-- Ну ты, Репей, сын Чертополоха!
-- А ты -- Арбуз, сын Навоза!
-- Слизняк, сын Таракана!
-- Сопля, сын Козюли!
Амса тяжело вздохнул и перешел по железной трубке в дальние комнаты. Человеческие дети затеяли игру в рыцарей, навеянную Духом Благородных Заблуждений, и уже перессорились. Сейчас Гаральд, сын Артура, вскочив на крышку гаража-ракушки, пуляется жеваной бумагой в Бурзума, сына Металла, а Дух Дворовых Помоек торжествующе хрипит из опрокинутой урны и незаметно подсказывает дразнилки.
Жизнь в городе кому угодно испортит характер. Настоящей земли так мало, что рискуешь стать асфальтным жуком. А городские духи невежественны, непочтительны друг к другу, больно дерутся и страшно врут. Говорят, что это у них от молодости, от неопытности -- правда, конечно, но не вся правда. Есть тут что-то другое.
На круглый стол-чурбачок прыгнул и сразу же заплясал по скатерти жук-передатчик. Амса хотел было смахнуть его на пол, но передумал: все равно он будет выскакивать каждые восемь часов...
-- Ладно, -- вздохнул Амса, -- рассказывайте.
Даже жуков Амса называл на "вы".
-- Лаиса шлет вам свой привет! - мгновенно застыв на месте, заявил жук. -- В потолке ее норы появилась пробоина, и такая большая пробоина, такая неприятная мокрая грязная пробоина, что пришлось вызывать земляного лекаря. Земляной лекарь оказался жадным и попросил за свой труд...
-- Пропустите, пожалуйста, несколько строчек, -- попросил Амса, слегка поморщившись.
-- ...покрылась паутиной и заросла землей, -- поперхнувшись и помотав усиками, продолжал жук-передатчик.
-- Передайте соболезнования. Точнее, поздравления, -- поправился Амса. -- Сообщите что-нибудь общеизвестное.
-- Не совсем понял, -- отчеканил жук-передатчик.
-- Передайте: "Все хорошо, что хорошо кончается."
-- Запомнено, -- сказал жук. -- запомнено и введено в соответствующее место.
Амса передернул плечами, как от мокрой капли за шиворот. Манеры жуков-передатчиков -- это нечто такое, к чему трудно привыкнуть.
-- Можете идти, -- сказал он.
-- Я не должен сообщать до конца? -- как будто с удивлением переспросил жук-передатчик.
-- Нет... ох... ну, давайте. -- Амса подергал себя за бородку, которая от раздражения начинала расти. Придется ее подрезать.
-- А собрание назначено на сегодня, 24 августа, в 19 часов...
-- Могра побери! -- вскричал Амса, тут же устыдившись своей горячности. Борода вылезла дальше, готовясь пустить бутоны.
-- Введено в соответствующее... -- начал было жук.
-- Стойте! Не нужно передавать таких вещей даме, -- Амса нервно подергал бороду.
-- Поставить фильтр? На "могра", "побери", на сочетание слов? -- уточнил жук.
-- Вон отсюда, Могра побери! -- заорал Амса, стукнув лапой по столику. Жук вспыхнул пламенем и исчез. Торопиться, и как торопиться, на собрание он уже почти опоздал... и вот еще это... Амса с глупым видом сел прямо на пол, ощупывая бороду. Она выросла в два локтя, и в ней шевелились, распускаясь, красивые белые цветы.
2.
Габулию не слишком занимали мировые проблемы. На собрание
она не пойдет, про эту планету ей все известно -- жить
человеческой расе осталось считанные минуты, ну может,
дни или часы, или там самое большое несколько лет.
Потом будет мировая катастрофа. Мировой потоп,
мировой пожар, мировая простуда или другая инфекция.
Это ей совершенно точно известно, слушать она об этом
лишний раз не хочет, а другим рассказывать, только
время терять. Ее дело -- растить габуленочка.
Чтобы он вырос сильным и здоровым и всех бы победил,
и ей бы все говорили об этом -- а она бы скромно
потупляла глазки и говорила "ну что вы". Чтобы жил
долго и счастливо, и дом бы был полная чаша.
-- Ну что вы, -- тихо сказала Габулия, представив себе, как оно будет. -- Ну что вы.
Габуленочка звали Гамбик. На двери в домик из дерева (в том смысле, что домик находился внутри дерева, у самых корней) висела записка: "Жалобы на Гамбика принимаются вплоть до Конца Света с 16 до 18 часов." Иначе, объясняла Габулия, житья от них не будет. С очередью жалобщиков она разговаривала через окошко, и весьма строго.
-- Что? Гамбик обломал куст малевики у входа в вашу нору? Кусты надо стричь! У мальчика тонкое чувство красоты, а вы его оскорбили своим неаккуратным кустом, вам должно быть стыдно!
-- Но, -- робко опустив глаза, возражал маленький баварот, -- малевика -- это ягода.... ягоды не стригут, их едят... и потом, ведь ее не видно снаружи из-за булыжной стенки, а Гамбик ее перелез... -- мохнатый баварот опускал голову с торчащими во все стороны усами все ниже и ниже, и от смущения голос его затихал раньше, чем он успевал договорить.
-- Послушайте, голубчик, -- смягчалась Габулия, -- я вас не виню. Вы не так уж много смыслите в красоте, у вас и самого-то видок, как будто вас из помойки вынули. Конечно, вы стеснялись и хотели прикрыть свое безобразие булыжной стеной. Но не вышло, так уж не вышло. На первый раз можно простить. Следующий!
Баварот с облегчением отходил от окошка, раздумывая о том, что он скажет пославшей его жене. Жены у баваротов больше их самих и опаснее, но только если их разозлить. От окошка тем временем доносилось неразборчивое бормотание очередного жалобщика и резкий голос Габулии:
-- ...отгрыз хвост вашей крысе? И этот хвост был, конечно, грязный? Зарубите себе на носу, если вы и в дальнейшем будете пренебрегать чистотой ваших крыс... как? деревянный? деревянная крыса? ах, подземное смотровое колесо... гм... неплохая мысль. И что, на нем много деревянных крыс? Это так кстати, у мальчика как раз режутся зубы. Следующий!..
Письма на дубовых листочках Габулия укладывала у порога вместо половичка, а из жуков-передатчиков варила для любимого правнука информационный компот. Поэтому сообщаться с ней было непросто. В случае необходимости приходилось принимать экстренные, то есть совершенно особые меры. Так было решено сделать и в этот раз: Почтовый Демон собственной персоной томился в очереди жалобщиков. Поначалу он стоял гордо, грива его развевалась на ветру, глаза сверкали, зубы скрипели, так что фохрики и панамзики сторонились его и поглядывали вверх не без страха. Постепенно и он, однако, поник головой и начал переминаться с ноги на ногу, почти утратив веру в успех своей миссии. Очередь продвигалась довольно быстро, зато она была вся грустная и очень длинная.
Если Габулия захлопнет окно, до следующего дня ее уже не найти.
3.
Зумзум сидел в луже и смотрел на этикетку от йогурта. Она уже сильно запачкалась, но все никак не тонула.
-- Добрый день! -- сказал ему жук-передатчик, осторожно возникнув на острие лужного мыса.
Зумзум, подумав, сполз подальше на глубину.
-- Добрых дней для меня больше не будет, -- отвечал он, подняв руки с рукавами из грязной воды и указывая на лужу. -- Видите?
-- Я могу начать сообщение? -- как будто с сомнением уточнил жук-передатчик.
-- Зачем меня спрашивать? Я не знаю. Мне все равно. Я попал в лужу. Мне никогда отсюда не выйти, -- печально проговорил Зумзум и тяжко вздохнул. Подождав, пока с рукавов стекут грязные капли, он снова опустил руки в лужу.
-- Но ведь ты можешь выйти из лужи, -- отступая от всех протоколов, вдруг сказал жук-передатчик.
-- Зачем? Чтобы снова сесть в нее? Все равно рано или поздно это может случиться, -- не найдя в замечании жука ничего странного, отозвался Зумзум. -- Ведь я болен, я даже был у доктора, и он прописал мне таблетки. Это очень хорошие таблетки. Это сильнодействующие таблетки.
-- Ну так прими же их! -- посоветовал жук-передатчик.
-- Не могу! -- как бы забывшись, закрыл лицо руками Зумзум. -- Я их выбросил в лужу! -- Он отнял руки от лица, осмотрел их с обеих сторон и горько сказал, -- Боже мой, какие у меня должны быть теперь грязные щеки...
Щеки у Зумзума и правда стали еще грязней.
-- Даже если бы я раскаялся, и захотел достать со дна лужи эти таблетки... -- продолжал Зумзум, принимаясь лихорадочно шарить вокруг себя, отчего по поверхности лужи поплыли большие коричневые пузыри, -- я бы все равно не смог их найти!
-- Сегодня в девятнадцать часов, -- подождав, пока он перестанет хлюпать ладонями по маслянистой жиже, сообщил жук. -- Как каркнет ворона...
-- Я не наблюдаю часов. Я продал свои часы, -- усмехнулся Зумзум. -- Я украл у своих родственников часы и тоже их продал. Я знаю, им нужно смотреть на время, и они, наверное, проклинают вора, даже не подозревая, что это я... А что я мог сделать? Доктор сказал, что я болен. А я знаю, у больных это бывает. Мне очень захотелось так поступить...
-- Тебе не нужны часы, -- как-то нетерпеливо перебил его жук-передатчик, -- ты и так знаешь время, если захочешь. И все твои родственники тоже знают. Вряд ли у них были часы. Ты просто выдумал всю эту ерунду...
-- Таблетки... -- уныло вставил Зумзум.
-- Кроме таблеток. Возможно, тебе еще удастся выудить их со дна лужи, хотя они тебе не так уж нужны. Время ты знаешь. Приходи.
Жук вспыхнул пламенем и исчез. Зумзум зачерпнул со дна лужи горсть битого стекла, рассмотрел ее и положил назад. Этикетка от йогурта наконец промокла и утонула.
4.
Зазулия была родственницей Габулии -- возможно, внучатой племянницей по женской линии. Но она была очень хорошенькая, и ее пока что все звали Зазой.
Жук-передатчик возник на ее туалетном столике, как раз когда она мечтала о Нем, о Единственном, и прилаживала к игрушечному кораблику бумажный цветок. Он мог бы быть путешественником или капитаном дальнего плавания. Игрушечный кораблик пять минут назад случайно попался ей на глаза.
-- Простите, -- галантно сказал жук-передатчик, -- кажется, я не вовремя? Вы о чем-то мечтаете.
-- Ничего-ничего, -- поспешно сказала Заза, пряча кораблик за спину, -- я это всегда.
-- Тогда я могу начинать сообщение? -- спросил жук.
-- Конечно, -- сказала Заза. -- Конечно, пожалуйста. Начинайте! А... от кого это? -- спросила она немного тише, и покраснела.
-- Координационный Совет, -- деловито сообщил жук-передатчик. -- срочность: бесконечная, приоритет: надо всем вообще.
-- А... -- разочарованно протянула Заза, теребя за спиной игрушечный кораблик, -- наверное, это очень важно...
И совершенно перестала слушать.
Жук-передатчик повторил сообщение, потом повторил его еще раз, потом выслушал сердечные жалобы Зазы, попытался повторить сообщение, снова выслушал жалобы, с досады непочтительно отозвался о ее возлюбленном, который, как говорят, разорил мышиное гнездо...
-- У него просто режутся зубки! -- возмущенно крикнула Заза. -- Может, мыши сами хотели этого. Может быть, они втайне мечтали о чем-нибудь неожиданном, внезапном и интересном, о чем-нибудь таком, что изменит их жизнь. Скажем, если бы я была мышь...
Жук вздрогнул, вспыхнул пламенем и исчез.
5.
Так, во всех концах света возникали неутомимые жуки-передатчики. В каждой дворником позабытой дыре городского двора, на каждой заброшенной стройке, под каждым канализационным люком волшебная почта бежала по нитям невидимой паутины, расходившимся спирально от самого Пупа Земли, где и собирался Большой Координационный Совет. Некоторые городские духи, например, Дух Раскоканных Неоновых Лампочек, Дух Оборванных Телеграфных Проводов, Дух Потерявших Смысл Рекламных Плакатов, ввиду хулиганской своей природы попытались незваными проникнуть на заседание. Но они были слишком неопытны, и с ними удалось справиться с помощью заговора.
Заседание открывал Неизвестный В Маске. Он говорил в жестяную трубу с раструбом, напоминавшую воронку Железного Дровосека, и каждый слышал его на нужной громкости. То есть, так должно было быть, но на самом деле волшебная усилительная труба была уже старенькая и часто портилась, и тогда начинали волновать воздух звукооператоры, и слуховые миражи тихо шептали что-нибудь вроде: какая-то мать, такая-то мать, переклейте шестьдесят четвертый канал. А на самом деле мать у всех этих миражей была одна, звали ее Эхо, и была она, говорят, греческая нимфа.
Неизвестный В Маске приветствовал собравшихся, зачитал список предполагаемых тем (Габулия, как всегда, заявляла лекцию о Конце Света и необходимых правилах гигиены, Бек Барабек хотел говорить о вреде нелегальной иммиграции -- то есть, о том, что новые городские духи всем надоели, и лично ему особенно докучает Дух Паленой Резины, Гаргохр -- о том, что надо теснить людей и объединяться) и их отклонил. Тут отвергнутые докладчики принялись шептаться, стараясь угадать, кто был Неизвестный В Маске на этот раз, и какие у него могли быть Личные Мотивы, в то время как по всему залу летал огромный Вздох Облегчения.
-- Глубокоуважаемые старожилы, -- сказал Неизвестный, обращаясь ко всем сразу, и все навострили уши либо вытянули усы, а кое-кто и зашевелил жабрами в гостевых аквариумах, наполненных свежим соком земли. -- Вы, наверное, недоумеваете, почему мы решились пригласить вас всех сюда, в то время как у вас, судя по отчетам жуков-передатчиков, так много важных дел. Так вот, рассказывать я долго не стану, просто покажу вам живые картины.
Перед собравшимися возник огромный белый экран. Воздушные рыбы держали его за четыре угла, стараясь растянуть поровнее, но он все равно колыхался, как на ветру. По экрану сперва побежали какие-то руны, кажется, вверх ногами, и исчезли у противоположного края рамки. Потом все наладилось, правда, руны пытались вернуться, отчаянно пища и шевеля ножками, но кинооператор их разогнал. Одна за другой стали появляться картины. Красивый залив у моря, похожий на географическую карту, где-то далеко горы, лес и уютная долина. Странный двухэтажный дом с башенной крышей, кое-где веревочные лестницы свешивались из окон.
По залу пронесся легкий шелест узнавания. "Славное место," -- говорили одни и вздыхали, а кто-то хвастался: "Я здесь бывал." Где-то на ступеньках главного аквариума забила копытом морская лошадка. Стая крошечных малявок попыталась влететь в окно странного дома, но осыпалась удивленным глазастым дождем, ударившись об экран.
И вот показались они: мордочки, хорошо знакомые многим. Они сидели, стояли, болтали ногами, лезли по лестнице, смотрели в стеклянный шар. Но застывшие кадры были все как бы продолжением одного фотоснимка.
-- Мы сюда пришли кино смотреть? -- Габулия оборвала тихое щекотание воздуха в зале. -- У меня дома малыш чахнет. Он, может, уже кого-нибудь съел. Знала бы я, что так будем терять время...
-- А вы не видите здесь ничего странного? -- спросил Неизвестный в Маске.
-- Здесь? Здесь полный зал мелких зверюшек, которым нечего делать! -- отрезала Габулия, поднимая сумочку над усами и макушками нижнего ряда.
-- Не в зале, -- сдержанно поправил ее Неизвестный. -- Не в зале, а на экране.
-- Этих я знаю уже много лет, и они нисколько не изменились! -- Габулия была в возмущении и явно собиралась покинуть свое место в зале.
-- Вы знаете, -- сказал Амса, поднимаясь с кресла, -- мне давно уже не по себе, с первых кадров. Они не шевелятся! Многие из них застигнуты посреди разговора, но они не продолжают его. Они молчат. -- Он погладил свежеподстриженную бородку, чувствуя, что волнуется, и опасаясь сюрпризов.
-- Может быть, они просто... ну... ненастоящие? -- осторожно спросила Заза, которая тоже была в растерянности. -- Вы знаете, ведь у людей бывают такие парки. Там стоят разные фигуры, деревянные или каменные. Я сама видела возле одного дома очень похожих на себя химер! И они не двигались!
-- Вот именно, -- усмехнулся Варлампий, он был толстый и любил церковное масло. -- Давайте сейчас все выйдем из своих убежищ и начнем бегать, задрав хвосты, с криками: "Свободу Диснейлэндам!" Пусть они оживят обратно этого, как его... Микки Мауса.
-- Микки Маус ненастоящий, -- тихо пискнул кто-то у самого пола. -- Его не бывает. А они...
-- Ну, может быть, кто-нибудь их, знаете, склеил... или -- вылепил... в этом же нет ничего плохого. Если люди их тоже любят, мне кажется, в этом нет никакой беды? -- предположила Заза, которая не любила сталкиваться с бедой. Никогда ведь не знаешь, что предпринять. -- Это, наверное, просто изображения!
-- Увы, красавица, -- вздохнул Неизвестный В Маске, и сквозь дыхательную прорезь было видно, как его черный, похожий на сливу нос скорбно задергался, -- увы. Это они. Больше всего они напоминают сейчас окаменевшие морские скалы.
На экране возникло ограждение, которого раньше уж точно не было. Сделано оно было из металла и довольно весело раскрашено в разные цвета. По металлическим прутьям ограды ползли листья, тоже металлические, были они красные и желтые, хотя и немного зеленые, и символизировали собой осень. Здесь же был плакат с их мордочками, к которым художник пришлепал на редкость дурацкие улыбки, и подпись: "ПАРК ..." -- дальше изображение не поехало, а оборвалось, и руны, визжа и кривляясь, радостно впрыгнули на экран.
-- Видите? Парк! -- обрадовалась Заза. -- Это не они, это же просто их фигуры в парке! Хорошо сделанные фигурки могут обмануть глаз. Наверное, скульптор попался талантливый. А это парк, для человеческих детей, у них бывают парки. Там музыка... мороженое продают.
-- Это они, -- сказал Амса.
-- Это они, -- раздалось еще несколько голосов.
Наступило молчание. Снаружи, где-то высоко над потолком, над сводами зала, резко менялась погода, собирались тучи, близилась гроза или даже большой ураган. Многие чувствовали это шкурой. У пернатых сжималось сердце.
-- Перед тем, как мы закроем собрание, -- прозвучал голос Неизвестного В Маске, -- я хочу объявить, что нам нужны добровольцы. То, что сделали с ними, угрожает всем нам. Медные ворота откроются для тех, кто готов присоединиться к спасательной команде. Остальных, как всегда, просим выйти в ворота номер один. Будьте осторожны, хорошо проветривайте помещения, не вступайте в контакты с людьми.
6.
"Диснейлэнд должен расширяться! Микки-Маус должен выйти
победителем!" -- так думали 1-й, 2-й, 3-й и
проч. директора фирмы.
Самый Главный Директор ни о чем не думал. Он сидел за столом и писал ручкой по бумаге. Он был очень старомоден и не любил компьютеров, а нужные документы диктовал тем, кто их любит. Диктовал наизусть, совсем не думая -- а то, что он писал ручкой по бумаге, оставалось никому не известным. Это был первый секрет кабинета.
В прихожей у кабинета Самого Главного Директора ждали посетители даже в самый неприемный день. Часто, прождав до вечера, они тихонечко уходили. В прихожей было очень красиво: как живое, стояло чучело Микки Мауса, фарфоровая Минни в форме вазы улыбалась, а из ее шляпы росли цветы, и Белоснежку в воздушном платье тащили куда-то Гномы, все всемером.
И только один посетитель мог без приглашения проникнуть в кабинет Самого Главного Директора. Это был второй секрет кабинета, ведь о нем тоже никто ничего не знал. Вот и сейчас, услышав треск и скрежет в углу, рядом с мусорной корзиной, Самый Главный Директор поднял глаза. И сказал:
-- Войдите.
Посетитель не то чтобы вошел, а возник в углу. Директор понимал, что так и будет. "Войдите" он сказал от растерянности.
Посетитель приблизился к столу с другого конца, потянул носом воздух, и усы его ощетинились. Он произнес:
-- Документы.
-- Это вчерашние, -- поспешно сказал Директор. -- Девочки собирали папки для рассылки инструкций.
-- Я принес кадры, -- помолчав, сообщил посетитель. -- Дело сделано. Теперь можно открывать Парк Мертвых.
-- Парк Мертвых? -- удивился Директор. -- Это какое-то сомнительное название. По крайней мере, маленьких детей туда не пустят. Конечно, -- он задумался, -- иное дело подростки...
-- Название -- дело не мое, а ваше, -- насупился посетитель. -- Вот кадры. Здесь они стоят как живые.
Директор через стол протянул руку и принял у посетителя стопочку "веселых голограмм" -- так называлась эта техника, а разработали ее в инженерных отделах фирмы. Веселые голограммы лучше фотографий, потому что они не плоские и передают движение, если оно есть. Но здесь его не было.
Впрочем, вот птица -- ворона? -- прилетела и села на плечо толстомордому, с мелкими глазками, как бишь его? Директор покопался в памяти, поморщился и не вспомнил. Толстомордый, на вид оживленно беседующий с другим таким же, не шевельнулся. Ворона легонько стучала клювом по его щеке, задевала его крылом, как будто хотела ему что-то сказать. Но он стоял все с тем же глубокомысленным видом, совершенно не замечая ее усердия. А тот, с кем он вроде бы говорил -- точнее, это была она, такая же толстоморденькая, ну а все-таки ничего себе, с кудрявой челкой -- в общем, она тоже не шевелилась и вороны не замечала.
-- Да, очень живо, -- задумчиво сказал Директор. Вообще-то он толком не знал, что сказать. -- Что же, неплохой парк. Но мы же не можем его взять просто так? Придется платить художникам, скульпторам. Еще неизвестно, сколько они попросят. Ну и земля тоже, кому принадлежит эта земля?
Посетитель посмотрел на него сквозь очки. В этом взгляде чувствовалось нечеловеческое изумление.
-- Я объяснял. Не знаю, что тут непонятного. Это их земля. Парк этот, можно сказать, сделали мы. У вас ведь есть мастера, которые делают из живых птиц чучела? Ну а это лучше, чем чучела. Они окаменели.
-- Как в сказке? -- глупо спросил Директор.
Наступило неловкое молчание.
-- Вот препараты.
Посетитель вынул из-за пазухи и раскрыл на столе пенал с кармашками, как для патронов. В кармашках лежали ампулы с ядовито-прозрачной жидкостью. Директор протянул было к ним руку, но, взглянув на посетителя, убрал назад.
-- Что же это за препарат, от которого такие могут окаменеть? -- спросил он.
-- Горгоний-два! -- блеснув очками, заявил посетитель.
-- Это имеет какое-то отношение к Медузе Горгоне? -- Самый Главный Директор фирмы решил проявить эрудицию. В вопросе его звучала насмешка.
-- Это препарат из взгляда ее старшей сестры. Мы распыляем его с вертолетов, -- пояснил посетитель.
-- Послушайте, -- Директор привстал на огромном стуле. -- Давайте начистоту. Все-таки вы пришли со своим заявлением в серьезную фирму.
Посетитель ждал без движения. Слова Директора, очевидно, не произвели на него ни малейшего впечатления.
-- Вы что, во все это верите? Вы хотите сказать, что все это существует на самом деле? И они, и... вот... Медуза Горгона? Да еще, простите, ее старшая сестра?
-- Вы, вероятно, читали в детстве... -- скучным голосом начал было посетитель.
-- Читал! -- прогремел Директор. -- И Медузу Горгону я видел на картинках! А Микки Мауса, -- он вышел из-за стола, -- Микки Мауса я лично встречал в Диснейлэнде! Самых первых наши работники шили из кротовьих шкурок... Знаете, сколько кротов на это пошло?
-- Микки Мауса не существует, -- спокойно согласился посетитель. -- Хотя, возможно, еще чуть-чуть, и он бы возник. Но вы действовали оперативно, и вовремя сделали его из кротовьих шкурок... не будем об этом, -- добавил он, заметив крайнее недоумение на лице Директора. -- Так вот, Микки Мауса не существует. И тем более Дональда Дака. Что же касается Медузы Горгоны...
-- Она миф! Она не человек, понимаете? Следовательно, ее нет! -- Директор задыхался от гнева, надвигаясь на гостя и тяжело маневрируя между стульями.
-- А я? -- просто спросил посетитель. И приподнял очки.
Директор остановился.
-- Извините, -- смущенно сказал он, с трудом переводя дыхание. -- Я, конечно, не прав. Я как-то упустил из виду... Но ведь вы...
-- Офисная Крыса, -- спокойно докончил за него посетитель. -- Раньше еще у вас говорили: конторская крыса. А теперь офисная.
Директор кивнул головой. Медленно повернувшись, он снова добрался до своего директорского места, сел за стол и снова взял в руки голограммы.
-- Так... так, -- говорил он, а в общем-то не знал, что сказать. -- Значит, живые... то есть, были живые... или они и сейчас? -- вдруг спросил он.
-- Щекотливый вопрос, -- отвечал посетитель. Было ясно, что этот ответ он считал окончательным.
И Директор вспомнил, что он должен сказать, точнее, спросить. Такая простая вещь, он произносил эти слова столько раз.
-- Сколько это стоит?
-- Вы имеете в виду голограммы? -- удивился гость. -- Да пожалуйста, я вам их оставлю.
-- Нет. То есть, -- поправился Директор, -- фирма вам благодарна... а вот сам парк? И технология? Ну то есть, вот это, -- он помахал ладонью над ампулами, -- "горгоний-два"?
-- Нам нужны документы, -- хищно осклабился посетитель. Отдельные офисы... Наших -- на должности управления Парком. И пара-другая увеселительных парков для офисных крыс...
-- А что это? -- спросил Директор, чувствуя холодок между лопатками.
-- Ну, примерно то же, что вы видели, -- как-то легко и небрежно подсказал посетитель, -- но только из людей. Знаете, какой-нибудь в меру населенный район типичного города... дома, работы, школы, детские сады... и, разумеется, -- добавил он более серьезным тоном, -- из зоны поражения будут конфискованы документы.
-- Зоны поражения? -- оторопело переспросил Самый Главный Директор.
-- Ну да, -- подтвердил посетитель-крыса. -- Мы будем распылять с вертолетов другой препарат. Просто горгоний. Кстати, -- добавил он, видя, как рука Директора дрожит и тянется к ампулам, -- в этом пенале именно он. Этот препарат так же действует на людей.
Директор побледнел и откинулся на стуле.
-- Послушайте... что вы такое предлагаете! -- вскрикнул он без голоса, хриплым шепотом. -- Это же наши клиенты! Вы хотите, чтобы мы вступили с вами в сговор и стали убийцами детей?
-- Почему убийцами, -- ворчливо сказал посетитель, -- мы же с этого начинали, и я еще уточнил, что вопрос щекотливый. После воздействия препарата они стоят и не портятся. Если, конечно, с ними обращаются осторожно и не ломают. Не исключено, что их можно снова, так сказать, оживить, вернуть назад.
-- Как? -- спросил Директор.
-- Мы не знаем, -- помедлив, отвечал посетитель.
-- Но... дети... они приходят к нам... катаются с горок, фотографируются... покупают билеты... -- бормотал Директор.
-- Вот именно. Подумайте о прибылях, -- предложил посетитель.
Директор подумал о прибылях.
-- Еще подумайте, -- посоветовал посетитель.
Директор еще подумал.
-- А детей, -- добавил посетитель, -- мы и не собирались каменить, то есть, обездвиживать. Только если случайно. В школах мы будем распылять препарат горгоний-бис! И дети будут быстро, о, очень быстро превращаться в симпатичных офисных крыс! -- посетитель уже подскакивал от возбуждения, и начал подталкивать ампулы к Директору через стол.
Директор молчал. Он думал о прибылях.
7.
Габулия сидела у колыбельки и баюкала правнучка. Гамбик никак не хотел засыпать: хныкал, рявкал, грозно цыкал зубом, подскакивал к потолку и откусывал лампочки.
-- Бедный малыш, -- вздыхала Габулия, отвешивая крошке очередной подзатыльник. Гамбик, между прочим, уже где-то вдвое ее перерос. -- Режутся зубки... я понимаю. Спеть тебе песенку?
-- Да! Да! -- Гамбик снова высунул голову, потом другую, в первый раз получил щелчок по макушке, во второй -- простой подзатыльник. Иногда малышу нужна строгость. Габулия выгнула спину и запела:
-- Трум-трум-трум... трам-трам-трам... траляля, траляля... -- видя, что Гамбик опять лезет из колыбельки, недовольный тем, что песня -- не песня, а одно бормотание, Габулия спешно стала выплевывать слова:
Там, где зеленые звезды и красные
Падают вниз,
Вывелось племя весьма безобразное
Офисных крыс,
Там, где копил документы с печатями
В папке злодей...
Хуже людей эти злые исчадия,
Хуже людей.
-- Что такое исчадия? -- заслушавшись и перестав скакать вверх и вниз, спросил Гамбик.
-- Это такие противные существа, -- объяснила ему прабабушка.
-- А я смогу их победить?
Габулия немедленно затараторила припев:
А чтоб их победить, нужно крепче спать,
Слушать прабабушку, кушать овсяную кашу,
И ничего не кусать, не крушить, не ломать,
Не уползать никуда и любить простоквашу!
Гамбик вздохнул в колыбельке:
-- Я думаю, что офисных крыс не бывает.
Он привык, что Габулия рассказывает ему в поучение всякую ерунду.
Варлампий сидел у окна своей трубы и сочинял Воззвание. Вообще-то обращаться за помощью к согражданам-старожилам команде было запрещено, ведь природа ужасной эпидемии толком не выяснена, и добровольцы боевого отряда уже могли быть заразными. Но Варлампий очень любил сочинять Воззвания, и никак не мог в этом себе отказать.
-- Чудище... щетинно, зубасто и хвостно... нет, не так, -- бормотал Варлампий, -- скорее, зубовно и голохвостно!
-- Хозяин, -- тихонько позвали его из угла, снизу, где-то у самого пола.
-- Ты, Ефросиньюшка? -- спросил Варлампий, бросая перо.
Маленькая мышь в платочке и длинной накидке из мешковины, семеня лапками, выбралась из угла.
-- Ты стоишь на задних лапках, Ефросиньюшка! И платочек, как тут и был! -- умилился Варлампий. -- Действует!
-- Действует, -- согласилась Ефросиния. Она была церковная мышь. По предложению Варлампия ученый отряд проверял на ней и на ее родственниках препарат мутаборий. По ходу дела оказалось, что церковные мыши ненавидят офисных крыс. Когда, под действием мутабория, они станут еще больше похожи на людей, многих из них можно будет включить в боевой отряд.
-- Хозяин, -- хищно присвистнув, сказала Ефросиния. -- Они научились размножаться!
-- То есть как, -- осторожно спросил Варлампий, -- то есть, позволь, голубушка... что ж тут уметь? Как от создателя нашего, а еще говорят, самою природой положено... -- он смутился, опасаясь оскорбить скромность Ефросинии.
-- Да нет, -- Ефросиния махнула передней лапкой. -- Они раньше потомства не делали. На то они и офисные крысы. Обычные крысы, те да, куда их ни посадишь, все вокруг заплодят. А эти -- не могут они. Потому-то никто не знал, откуда их все больше. А теперь мы поняли. Увидели, то есть.
-- Как увидели? -- изумился Варлампий.
-- А так! -- нетерпеливо фыркнула Ефросиния. -- Следили и выследили!
-- Но послушай, голубушка, -- строго сказал Варлампий, покачав головой, -- послушай, так сказать, божия тварь...
-- Хозяин, не тупи, -- мрачно отвечала божия тварь Ефросиния, -- это совсем не то, что ты подумал. Они себя делают из людей!
-- Из людей? -- потрясенно переспросил Варлампий.
-- Ну да. И даже из человечьих детенышей. С малолетства!
Варлампий размашисто перекрестился.
-- Бесовщина? -- спросил он.
-- Ну да. Химия, -- пояснила Ефросиния. -- Препарат, похожий на тот, которым вы нас пользуете.
Варлампий смутился снова. Контрольная группа церковных мышей не должна была ничего знать про препарат. Но они умнели слишком быстро...
-- Как же вы это поняли? -- спросил Варлампий. -- Что именно вы выследили?
-- Долго рассказывать, -- снова махнула лапкой церковная мышь. -- Мы не все увидели: страшно стало, бежали оттуда. Но мы похитили одного ребеночка. Или крысеночка.
-- То есть?
-- Он превращается.
-- Понятно, -- Варлампий встал на ноги. Он был кругленький, но быстрый, когда нужно. -- Тащите его в лабораторию, вам откроют. Сейчас соберем ученый отряд.
8.
-- Соблюдайте правила дорожного движения, -- говорил, обращаясь к ученому отряду, мальчик с острой мордочкой. У него под носом пробивались длинные похожие на щетку усы.
Бойцы ученого отряда стояли вокруг кресла с датчиками. В этом-то кресле и сидел мальчик. Вид он имел человеческий, но не испытывал обыкновенного для людей страха при встрече со старожилами. Казалось, ему гораздо важнее было втолковать им правила дорожного движения. Подняв голову, внимательно осмотревшись вокруг и как будто что-то сообразив, мальчик добавил:
-- Пользуйтесь подземными переходами.
-- Скажите, Ефросиния, -- остроносая Каварка обратилась к церковной мыши, нервно переминавшейся между колб, -- почему он повторяет именно эти правила?
-- Это со школьного плаката, -- ответила мышь, -- он его хорошо усвоил.
-- Мальчик изучал этот плакат, когда вы... когда вы с ним встретились?
-- Да, -- подтвердила Ефросиния. -- Он его ел.
-- Ел?! -- переспросило сразу несколько голосов.
-- Ну, -- объяснила мышь, -- превращение тогда уже начиналось. Он его грыз.
-- О подозрительных предметах и вещах, оставленных пассажирами, -- сказал мальчик, -- сообщайте водителю. Раньше, чем вы их увидите, -- помолчав, добавил он и странно повел носом.
-- Похоже, что препарат имеет строго обратное действие; если наш мутаборий... -- начал было Амса, но тут же осекся и виновато взглянул на Ефросинию.
-- Они все знают, -- сказал Варлампий.
Ефросиния слегка шевельнула хвостом.
-- Как вы думаете, -- спросила она, -- когда мое очеловечение с помощью мутабория завершится...
Варлампий разинул пасть. Он никогда не слышал, чтобы церковная мышь говорила так умно и складно. Он даже чуть было не дохнул серным пламенем, но сдержался. Остальные тоже были заметно смущены и обменивались взглядами.
-- ... они смогут превратить меня в офисную крысу? -- продолжала Ефросиния, подергивая усиками. Все-таки она волновалась.
-- Вряд ли, -- задумчиво протянул Тригард, длинный, никогда не снимавший черного колпака. -- У вас должен быть иммунитет, Ефросиния. У вас и у ваших родственников. Каким образом это работает, пока неясно, и все же я готов дать на отсечение половину хвоста...
Хвост у Тригарда, конечно, отрастал, если его чуточку подрезать, но на это уходили века. Все знали, что хвостом он дорожил.
-- Полагается штраф, -- вдруг сказал мальчик. -- Полагается штраф.
-- О чем это он? -- тихонько спросил Огли, который неловко чувствовал себя на суше на своих ластах.
-- За переход улицы в неположенном месте полагается штраф, -- сказал мальчик. -- Полагается штрафф! -- повторил он и зафыркал.
Бойцы ученого отряда переглянулись. Превращение перешло в решающую стадию! В лаборатории началась суета, прибежали медсестрички в белых халатах с длинными иглами, к которым крепились шланги.
-- Мы можем не успеть, -- бормотал Амса, -- скорее, скорее... -- волосы на его бороде, разумеется, уже шевелились, принимаясь в рост.
Ефросинию и ее родственников спешно поблагодарили и отпустили. Есть ли еще надежда спасти мальчика, а заодно проникнуть в тайну неизвестного препарата, никто не знал.
9.
На главной площади города офисы громоздились друг на друга, как вылепленные из воска. По коридорам, спеша и шурша пластиком, семенили офисные крысы. Они совершали странные движения, обмениваясь папками документов. Вертикальных перемещений с этажа на этаж почти никто не совершал: лифты ездили пустыми, хотя иногда в них попадали пассажирами самые толстые из офисных крыс.
Вот этим-то обстоятельством и воспользовались Гаральд, сын Артура, и Бурзум, сын Металла. Мальчишки с мечами из дерева, обшитого жестью, крались вверх по лестнице, прижимаясь к стенам и вздрагивая от каждого шороха. В их школе окаменило директора, против чего они не возражали -- директор был большой гад, ставил двойки тем, кого считал нахалами, сдавал спортзал под сауну не то бизнесменам, не то бандитам, и даже шубы зачем-то воровал из школьной раздевалки. Хуже, что не успела спрятаться и учительница рисования: она раз и навсегда застыла у зеркала, поправляя шляпку. А это была совсем неплохая учительница. Куда делись их одноклассники, они не поняли, но подозревать приходилось худшее. А говорят, уроки прогуливать некрасиво. Выходит, что когда как...
Когда вокруг школы возникли ограды и оцепления, и повсюду начали шмыгать офисные крысы, вроде сотрудников папы Бурзума (только уж очень их было много), места для сомнения уже не осталось. Это было сделано нарочно, и в офисных ульях на главной площади, скорее всего, можно было на все вопросы найти ответ. Ходить туда никто не любил -- было страшно. Да и охрана стояла. И однако, учительницу рисования было жалко, потом, рыцари не бросают в беде друзей и всегда спасают девчонок, особенно Любку Бобрыкину -- ну и просто интересно. Даже если одноклассники всего-навсего уехали на экскурсию в далекий, неизвестный музей.
Пока что все далось просто: пройти мимо охранников оказалось два раза плюнуть, да и странные это были личности, как в дедушкино время часовые у Мавзолея. Стояли они совсем неподвижно. Лестница, забытая в здании и заваленная мертвым хламом, шелестела при каждом шаге, но на ней не было и следа офисных крыс. Куда идти, мальчики толком не знали, но, следуя какому-то чутью, поднимались все выше и выше.
На самом деле мальчишек вел Дух Заброшенных Зданий. Они мог бы явиться им, но не захотел, а лишь зацепил их тени, так что они следовали за ним, ни о чем не подозревая. Дух и сам чувствовал себя неловко в улье офисных крыс. Но почва здесь была верная, и в воздухе тропинка нащупывалась: в конце концов, не так уж важно, по какой причине человек оставил свое жилье -- ушел, умер или просто стал крысой.
Мальчишки забрались на самый верх, остановились передохнуть. Прижавшись к пыльным стенам, они посмотрели друг на друга и на солнечный зайчик, странно застрявший в трещине подъездного окна. Бурзум, сын Металла, подсадил зайчика на свой щит. Вообще-то его звали Сашкой. А Гаральд по правде был Вовка, и были они с Сашкой братья-близнецы. Нельзя сказать, чтобы им было страшно, потому что героям страшно не бывает. Но немного было.
Вовка подергал дверь. Она была заперта. Мальчишки переглянулись.
-- Вниз, что ли? -- спросил Сашка.
-- А там как? Через весь этаж? -- Вовка сплюнул. Сашка посмотрел на него с завистью и тоже захотел сплюнуть, но в горле пересохло.
-- Можно на лифте... -- неуверенно начал Сашка. И замолчал.
Они не пробовали подниматься на лифте, но знали, что это плохой путь. Лифты теперь работали не так, как раньше. И это началось уже даже в настоящих, человечьих домах. Лифты проносились со свистом мимо этажей, назначенных кнопками, вдруг останавливались и принимались открывать, закрывать и снова открывать двери бог знает на каком этаже. Пассажиры в них пропадали. В муниципальной службе, из которой раньше приезжали рабочие чинить лифты, стали очень странно отвечать на звонки.
Дух Заброшенных Зданий, который тоже устал, пробираясь по воздушной тропинке в воздушных зарослях чего-то похожего на ржавую колючую проволоку, встрепенулся, прислушался и понял, о чем думают рыцари. Он ловко откинул то, что (невидимо для мальчишек) цеплялось ему за штаны, прошмыгнул к двери и, морщась, полез в замочную скважину. Хорошо, что сюда не успели встроить магнитные щели с пластиковыми карточками!
-- Смотри-ка, -- сказал Вовка, -- там что-то щелкнуло!
Мальчишки, как по команде, закрылись щитами и подняли мечи.
Железная дверь со скрипом, медленно отворилась. Мальчишки приготовились к бою. Никто не вышел.
-- Что делаем? -- тихо спросил Сашка.
Вовка, подумав, чуть опустил руку с мечом и мотнул головой вперед.
-- Надо идти.
Друг за другом, осторожно ступая (первым шел Вовка), братья-рыцари подошли к самой двери, оглядели коридор вокруг: никто не прятался за проемом. Они переглянулись, Вовка шепнул:
-- Отставить тревогу! --
и пошли туда, куда вело их чутье, а точнее, Дух Заброшенных Зданий. Если бы они сейчас его увидели, наверное, расхохотались бы. Дух ужасно пыхтел и надувался тяжелым для него воздухом, продираясь еле-еле сквозь что-то липкое, паутинное. Но он должен был проводить мальчишек, и у него были свои причины рисковать здоровьем. Если они сейчас не дойдут, таким станет весь воздух и все пути в нем.
Мальчишки хотели бы поторопиться, это был неуютный коридор. Но что-то их заставляло умерять шаг. В конце концов они остановились перед комнатой с невнятной табличкой. В комнату вели раздвижные двери. Прорезь для карточки -- а карточки у них, разумеется, не было. Сашка от огорчения привалился плечом к стене. Наверное, он задел какую-то кнопку. Двери начали разъезжаться.
Внутри стояли шкафы, шкафы и полки, и там был целый склад бумаг.
Вовка и Сашка сообразили, что не знают, что с этим делать, но отступать не было смысла. Они вошли, и двери закрылись за ними. Ловушка? Будь что будет.
Мальчики подошли к большому письменному столу. Вовка прислонил меч к ящикам, бросил щит в кресло на колесах и взял бумаги. На них стояла большая печать.
-- Сашка! Гляди, кто на печати! -- удивился он.
-- Микки Маус? -- спросил Сашка, подойдя ближе, но не сложив оружия (осторожность не повредит).
-- Точно. Но он не такой какой-то.
Микки Маус, глядевший с печати, подозрительно напоминал офисную крысу.
-- Может, они... тоже превращаются? -- испуганно спросил Сашка.
-- Кто они, мышки из мультфильма? -- усмехнулся Вовка. -- И почему это "тоже"?
Сашка и сам не знал.
Они стали читать документ, раз уж он попался им в руки. И замолчали. Документ был о всяческом содействии в вопросах передачи школы под увеселительный парк посредством препарата... посредством препарата "горгоний"... "горгоний-бис"... в двух местах сказано -- "очищающего препарата"... А номер школы был -- 19. В ней-то и учились Вовка и Сашка.
-- Горгоний, -- сказал Вовка.
-- Горгоний, -- сказал Сашка.
Они вспомнили учительницу рисования, о которой рассказывали, будто она так и застыла у зеркала, примеряя шляпку. Что-то как будто звенело где-то в стороне: "Но никто ему не ответил. Каждый плакал над каким-нибудь камнем."
Двери разъехались. На пороге стояли офисные крысы, к которым все привыкли (тихо-тихо шуршало в голове: ну, крысы и крысы), но никогда мальчикам не доводилось их видеть так близко. Носы у них были длинные, усы острые, а глаза смотрели страшно, по-человечески. Точнее, у некоторых людей бывают такие глаза.
Крысы толпились, их становилось все больше, и они не мигая смотрели на мальчиков. Медленно, шаг за шагом, первый слой крыс (три-четыре их умещалось в ширину дверного проема) начал приближаться.
Вовка вздохнул и взял меч и щит, деревянные, обшитые жестью. Сашка приготовился рядом. По крайней мере, они узнали правду. Но сейчас уже было поздно.
Дух Заброшенных Зданий был в панике, но тут он ничего не мог сделать. От мутного дыхания крыс он почти ослеп и ничего не видел, хотя что-то чувствовал, ощущал какой-то острый запах надежды.
Вдруг вентилляционная решетка под потолком треснула,
отвалилась, и в комнату ворвался боевой отряд старожилов.
Вела их дебелая красавица в деревенском платке, с длинной
косой, которая лезла из-под платка. Была она пухленькая,
чем-то походила на японского самурая из кино, а еще больше
-- на очень крупную мышь.
-- Бей их! -- лихо визжала она, размахивая каким-то острым прутом, на котором, однако, было насажено много неизвестных управляющих кнопок, -- спасай мальчишек! Хватит сидеть в вентилляции, черт побери!
Но у крыс тоже было оружие.
Мальчишки хлопали глазами, не двигаясь с места, наблюдая только, как преудивительные существа, усатые, хвостатые и совершенно при том неизвестные науке, прыгали из вентилляции и яростно набрасывались на крыс.
-- Вовка, это наши, -- тихо сказал Сашка. -- Кажется, это наши. Поможем? Мы должны...
-- Стойте, -- вдруг услыхали они, снова из вентилляционного окошка. Голос был громкий, перекрывавший визги и крики, и скрежет металла. Но обладатель его явственно волновался. Был он остроухий, почему-то в белом халате. И у него была борода. Она шевелилась.
-- У вас есть спички? -- спросил неизвестный из вентилляции, поправляя пенсне.
Вовка и Сашка как по команде бросили оружие и сунули руки в карманы. У Вовки были спички и рогатка, у Сашки -- зажигалка, еще одна сломанная зажигалка, еще маленькая брызгалка без воды и опять спички.
-- Костер. Быстро. Жечь документы! -- сказал неизвестный.
-- Но мы же сгорим? -- спросил Сашка.
-- Неважно! -- Вовка вспомнил о том, что они герои. -- Пусть мы сгорим вместе с этим ворохом... ворохом... -- подходящие слова что-то не лезли в голову.
-- Так кому это поможет? -- возмутился Сашка. -- Это и мы сгорим, и они! А крыс тут целый дом. Они спасутся!
-- Молодые люди, -- отчаянно сказал неизвестный из вентилляции, -- поверьте, это совершенно необходимо. Сейчас вы станете огнеупорными, а наши бойцы уже прошли обработку. Кстати, дайте мне, пожалуйста, брызгалку. Так будет удобнее.
Сашка кинул ему брызгалку, какая-то крыса подпрыгнула, чтобы ее перехватить, и тут же взвизнула: одна из боевых малявок тоже подпрыгнула и вцепилась ей в лапу. Быстро что-то перелив в баллончик, неизвестный направил струю на Вовку и Сашку, а потом зачем-то еще куда-то вбок.
Дух Заброшенных Зданий возник и закашлялся.
-- Зачем ты это сделал, дурацкий Амса? -- недовольно спросил он зверька из вентилляции. -- Я не хотел им являться!
-- Городские духи -- самая невоспитанная порода, -- вздохнул Амса. -- Я всегда это говорил. Оставлять тебя так было нельзя, это будет непростой огонь.
Вовке и Сашке некогда было удивляться. Орудуя спичками, они пускали огонь по шкафам, по полкам, и документы на столе уже пылали огромным факелом. Крысы визжали. Они были уязвимы. Они начали отступать, и Амса никак не мог отозвать боевой отряд, схваченный военным азартом. Он соскочил в комнату, нажал какую-то кнопку и коротко распорядился:
-- Пепел -- в вентилляцию!
Мальчишки поняли его быстро и взялись за дело. Даже Дух Заброшенных Зданий, сохраняя сумрачный вид, оказался вполне способным им помогать. Ходить сквозь пламя и даже не морщиться было по-своему приятно.
Пепел документов, подхватываемый ветром снаружи от здания, разносился по всему городу, все дальше и дальше, летел и на юг и на север. Это и был препарат обратного действия -- пепел бухгалтерских отчетов, биржевых счетов, долговых обязательств, пепел распоряжений о передаче школ под парки для офисных крыс.
Сквозь одно-единственное окно, которое не успели закрыть, порыв ветра забросил немного пепла в школу номер 19. Окаменелая туша директора в школьной раздевалке начала трясти подбородком. У зеркала учительница рисования поправила шляпку. Офисные крысенята, застигнутые новым воздухом, стремительно превращались в детей.
Где-то на северо-западе нелепая ограда из железной листвы с объявлениями о торжественном открытии парка стала вянуть и рассыпаться. Он говорил:
-- А тебе снились вещие сны?
-- Еще бы, -- отвечала она, -- и всегда что-нибудь приятное.
Амса знал об этом. Он страшно волновался. Вовка и Сашка, не отрываясь от работы, иногда оглядывались на него с удивлением. Он сидел на столе, раскинув ноги в стороны, как кукольный Петрушка. Языки пламени кружились вокруг него хороводом, не причиняя ему никакого вреда. И посреди огня в его бороде распускались нежнейшие, ослепительно белые цветы. Одним словом, Амса имел престранный вид.
Сказку сочинила Юлия Фридман.
Картинки нарисовала Люся Милько.
 Назад, к оглавлению |