Дело было не в том, что ученые все такие нечистоплотные. То есть, ученые, конечно, бывают всякие, некоторые сами могут хоть мхом порасти, и им все нипочем. А только и ученых-то в Институте почти не осталось. Одни совсем состарились, другие уехали и не вернулись, третьи просто ушли из Института и стали совсем неученые. Главный Чиновник, узнав об этом, сказал:

-- Но ведь ученые придумывают разные полезные штуки, -- возразил Главному Чиновнику его папа.

-- Какие же например? -- удивился Главный Чиновник.

-- Ну, вот, например... -- задумался папа чиновника, -- например, компьютеры!

-- Ха! -- сказал Главный Чиновник. -- Компьютеры были всегда!

-- Ну нет, -- с сомнением сказал папа чиновника, -- я прекрасно помню то время...

-- Посмотри, отец, -- перебил его Главный Чиновник, доставая из папочки гарантийный талон к компьютеру, -- видишь, написано: "Made in Hong Kong!" Это значит, что компьютеры везут из Гонконга. Из жарких стран. Там они и растут на пальмах, как кактусы.

-- Я же говорю: на пальме! -- рассердился Главный Чиновник. На деревьях, может, и не растет, а из пальмы выделяется такая смола...

-- Гм, -- сказал папа Главного Чиновника. -- А почему же в мое время она не выделялась? Когда я учился в школе, никаких компьютеров не было!

-- Импорт не был налажен, то есть, ввоз урожая из-за границы, -- авторитетно сказал Главный Чиновник. И пояснил, -- не нашли нужного человека. Уж в этом я разбираюсь!

Дело было не в том, что главные чиновники все такие глупые. Чиновники, конечно, бывают всякие. Только умные чиновники в основном куда-то делись.

Как бы то ни было, Институт опустел, и те немногие, кто еще работал здесь по ночам, в темное время суток опасались спускаться в подвалы. Были эти подвалы хорошо электрифицированы, и чтобы включился свет, иногда достаточно было хлопнуть в ладоши (но только громко -- и стоя в правильном месте). Но если там, внизу, устроиться на пару часов поспать -- странно скрипела дверь, сквозняки гуляли по закрытым отсекам, мягко гудели выключенные приборы, половицы скрипели и раздавались шаги. Привидения или домовые, а быть может, лабораторные или приборные -- какая-то нежить начинала заселять Институт.

Молодой ученый был неробкого десятка. Он мечтал доказать людям, что ученые чего-то стоят. Его друзья посмеивались: нет, говорили они, ни наука, ни, например, любовь, или сказки, или картинки -- не стоят они ничего. И это был старый спор, и он продолжался долго, и все от него устали.

Молодой ученый мечтал принести пользу людям. Для этого ему то и дело приходилось самому чинить свои приборы -- ведь все уже забыли про них, и инженеры, и техники. В одном месте вместо стрелочки у прибора была ножка от маленького робота из детского конструктора. В другом отверстие плотно закрывала крышка от кока-колы. Кока-колу выпили (хоть она и вредная для здоровья), а робот потерялся и пока сидел без ножки где-то в углу. Отовсюду свешивались цепочки, веревочки, даже попадались конструкции из спичек, непрочные на вид -- а вот поди ж ты, крепко держались они.

И вот часы прошли полный круг, и настала ночь, и шорохи в подвале гуляли по одному и по парам, и им иногда тихонько отвечало кроткое эхо, отделяясь от стен. А молодой ученый в своей лаборатории, один, без помощников, начал эксперимент.

Он обошел установку, аккуратно проверил контакты, потер лысину и нажал на кнопку. Волны, на глазах заостряясь и превращаясь в зубастые кривые, побежали по старенькому экрану.

-- Странно, -- пробормотал ученый, -- откуда такая большая... Это, конечно, очень даже неплохо, но...

Краем глаза он заметил какое-то мельтешение у источника, повернул голову -- как будто чьи-то мохнатые лапки трогали провод, но были мгновенно отдернуты, и сразу пропали, смешавшись с пятнами тени у стен. Ученый отвел глаза. Сейчас не время для охоты на сказочных чудовищ: нужно следить за показаниями приборов.

-- Ммм... какой резкий градиент... опять сбились настройки? -- он говорил сам с собой. -- Вот вам и чудеса. Или нет... это формируется... формируется...

Ай! Вспышка ослепительно яркого света заслонила весь мир, превратила его в ничто.

Ученый подумал:

-- Получилось!

Потом:

-- Неужели все взорвалось?

Потом:

-- Что я наделал!

Потом:

-- Но откуда взялся такой резкий градиент? Как могла простая самофокусировка выйти из-под контроля?

Потом:

-- Ведь если все взорвалось -- это нехорошо. Черная дыра на месте Солнечной системы -- это даже хуже, чем было.

Потом он сказал вслух:

-- Я болван!

-- Принцесса Непамела, -- холодно ответили ему снаружи, из-за стены света.

-- А? -- сказал ученый.

-- Принцесса Непамела, -- с раздражением повторил голосок, тонкий и резкий.

-- Что?.. Памела?.. -- ученый отнял руки от глаз.

-- НЕ ПА МЕ ЛА! -- отчеканило туманное пятно, очевидно, приходя в ярость.

-- Ах, -- сказал ученый. -- Я понял. Не памела. А что же?

-- Ваше имя вам очень подходит, -- заметило пятно, понемногу приобретая отчетливость.

-- Мое имя?.. -- удивился ученый. -- Простите... Видите ли... я ослеплен.

-- Вот это уже повежливее, -- милостиво заявило пятно, и стало видно, что оно в синем платье. -- Итак, что это за место, любезный Болван?

-- Болван?! -- ошеломленно переспросил ученый.

-- Принцесса Непамела, -- со вздохом повторила девчонка -- да, девочка -- с большими глазами, в синем платье, с серебристо-синим бантом в волосах. Волосы у нее были растрепанные. -- Вы резиновый голем, да, Болван? Или деревянный? Вы так похожи на человека. Вы испортились от дождя? Бедный Болван! -- теперь ее голос звучал участливо.

Про големов ученый читал в какой-то книжке. Это были человеческие фигуры, их оживляли с помощью магии или там колдовства.

-- Откуда вы? -- спросил он, глядя на девочку.

-- Я из Нетополя.

Ученый заметил, что зрение вернулось к нему. Он огляделся. Лаборатория была на месте, установка тоже, отключение, по-видимому, произошло автоматически. Никаких следов аварии. Только вот девчонка... откуда?

-- Почему вы молчите, Болван? -- топнув ножкой, прервала его мысли странная гостья.

-- Эээ... видите ли, -- снова растерялся ученый, -- я не болван.

-- Неболван? -- как будто удивилась принцесса. -- Должно быть, я тогда ослышалась. Герцог Нетупица Неболван -- ваш родственник?

-- Эээ... нет... не совсем, -- сказал ученый. -- Какой еще герцог?

-- А у вас с ним много общего, -- задумчиво проговорила девочка. -- Хотя он, по крайней мере, может запомнить свое имя, если постарается.

-- Может запомнить... свое имя? -- медленно повторил ученый, чувствуя, что сходит с ума.

-- Ну не целиком, конечно, -- живо отозвалась принцесса Непамела. -- Родовое имя у него длинное: его светлость Нетупица Неболван Необолтус Необормот Недубина Небревно...

-- Эээ... -- сказал ученый. -- Эээ... А. А! ААА!!!! -- снова закрыл лицо руками и выбежал из лаборатории.

В коридоре он прислушался к своему крику, и ему стало стыдно. Он замолчал. Однако, мысли молодого ученого находились в таком беспорядке, что, пока не потрясешь головой как следует, предпринимать что-либо нечего и думать. Он потряс головой. Разноцветные кусочки внутри сыпались друг на друга и никак не складывались в цельную картину. Ученый включил в коридоре свет. Осмотрелся. Ряд старых компьютеров у стены. Мумия ископаемого автомата с газировкой. Резкие контрастные тени. Шорох убегающих лап. Ученый снова потряс головой. Не помогло. Он вышел на площадку и стал спускаться по лестнице. Он прошел под табло "Внимание, идет эксперимент!" -- много лет уже не горевшим. Он толкнул дверь, она не поддалась: заперта, ведь сейчас ночь. Он стал шарить по карманам, нашел две или три шариковые ручки и одну гелевую, нашел записку от соседки, приглашавшей его взглянуть на микроволновую печь, нашел магнитную карточку от метро. Наконец попался ключ, почти утонувший в карманной дырке -- если бы он провалился, попал бы за подкладку пальто. А как он успел надеть пальто -- ученый и не помнил. Ключ он вставил в замочную скважину с четвертой попытки, руки его дрожали.

Черное небо за дверью освежило его, на аллее перед парадным входом лежал редкий снежок. Красивые фонари с черным скульптурным рисунком поддерживающей сетки вокруг ламп не горели, звезды были редки, луна -- узкий вогнутый серп.

``Итак, -- подумал ученый, подняв голову к черному небу, -- что-то произошло. Опыт удался. Это не может быть шуткой других ученых, давно уже они не шутят. Квантовые эффекты приводят к изменениям в макромире! Так я хотел назвать свою работу, и вот они действительно к ним привели. Значит, эта девочка и есть изменение?.. Неболван Нетупица... Гм. А что, если она мне просто почудилась? Очень просто. Изменения повлияли на мою психику. Если бы я был суеверный, как люди в средние века, я бы увидел привидение. Оно бы завывало. И у него бы были эти... вериги. Да, бесспорно, оно бы завывало, стенало, проклинало и гремело веригами! -- Стоя на крыльце, ученый облокотился на балюстраду. Ему вдруг стало весело. -- А если бы я был правоверный мусульманин? Я бы увидел джинна! Он бы вырвался из мааленькой особенности, из сингулярности такой крошечной, развернул бы могучие плечи, разинул бы зверски огромную пасть и проревел бы: "ГОРРЕ ТЕБЕ, СМЕРРТНЫЙ!"''

-- Успеем погоревать. Вы кто будете, гражданин? -- услышал ученый; кто-то схватил его за плечо железной хваткой. Оторопев ("неужели это я ревел вслух?"), он обернулся.

-- А, Евгений Львович! -- под усами охранника образовалась добродушная улыбка. -- А ведь я за злоумышленника вас принял!

-- А я, признаться, -- совладав с дыханием, сказал ученый, -- думал, что вы мне померещились. Принял вас, значит, за галлюцинацию!

-- Сурово вы с ними, -- уважительно заметил охранник. -- Так и надо! -- он отступил на шаг и оглядел ученого, отметив про себя, что взъерошенность вверенного ему объекта в норме, а глаза, как обычно, дикие. -- Работаете? -- спросил он.

-- Да, -- сказал ученый, -- спасибо.

-- Да не за что, -- удивился охранник. -- Происшествий не было?

-- Да, -- сказал ученый, -- то есть, знаете, нет. Все как обычно! -- поспешно добавил он.

-- Я вижу, -- согласился охранник. Он улыбнулся, по привычке взял под козырек, хотя на голове у него была гражданская меховая шапка, а не военная. Молодой ученый тоже поднял было руку, растерянно посмотрел на нее и прощальным жестом потер себе лысину. Это ведь только так говорилось "молодой ученый" -- а на самом деле он уже был лысый ученый, не такой уж и молодой. Просто остальные ученые в Институте были старше.

Попрощавшись, охранник сошел с крыльца, отступил в тень и как будто растаял в воздухе. Ученый в последний раз посмотрел на луну, увидел ее узкий вогнутый серп, повернулся к двери, дернул за ручку и вошел в здание. Он проделал тот же путь по коридорам, по лестнице, у двери в лабораторию остановился перевести дух.

-- Там, конечно, никого нет, -- сказал он себе, -- и установка в порядке. А я взрослый мужчина, и мне стыдно бояться. Этой же ночью я повторю свой эксперимент.

Он толкнул дверь и вошел в лабораторию. Свет там был не слишком яркий, но в коридорах было темней. На ящиках, набитых препринтами, сидела девочка в синем платье, с серебристо-синим бантом в растрепанных волосах. Она тихонько плакала.

-- Вы сами-то поняли, как вы сюда попали? -- спросил ее ученый. И добавил, -- Ваше высочество?

Заплаканными глазами она посмотрела на него вызывающе:

-- Вы осмеливаетесь меня воспитывать?

Ученый удивился:

-- Нет, почему же... просто... я хотел бы услышать вашу версию событий, так сказать, -- и опять добавил, -- Ваше высочество.

-- А, то есть, вы не знаете, как я сюда попала, -- сказала девчонка.

-- Эээ... -- возмутился ученый, -- я...

-- То есть это какой же запрет? -- спросил ученый.

Девочка приосанилась, надула щеки, как бы изображая королевского глашатая или еще кого-нибудь в том же роде, кого-то очень взрослого и солидного. И низким голосом прогудела:

-- НИКОГДА НЕ ЛАЗИТЬ В КРОТОВЫЕ НОРЫ!

Ученый, уже привыкший удивляться за этот вечер, на всякий случай помотал головой и спросил:

-- Вы лазили в кротовые норы, ваше высочество?

-- Я только в одну, -- сказала принцесса Непамела. -- Очень маленькую.

И она потянулась за сахаром.

-- Но... как же это? -- воскликнул ученый, -- но ведь там грязно!

-- Ой, что вы, -- принцесса рассмеялась, -- в кротовой норе?! Там -- никак. Ну, точнее, как вам объяснить... там так, как захочешь.

Ученый подумал.

-- В кротовой норе?

-- Ну да, -- сказала принцесса. -- А зачем вы льете чай к себе в ботинок?

-- Извините, -- сказал ученый и поморщился. Ему было мокро в ботинке. -- Хотите чаю, -- он спохватился, -- ваше высочество?

-- Только не в туфли, -- улыбнулась принцесса и подвинула свою чашку.

-- Вы говорили про кротовые норы, -- осторожно напомнил ученый, -- что там все так, как захочешь.

-- Да... -- сказала принцесса, помешивая чай ложечкой и улыбаясь уже виновато.

-- А что это значит? -- спросил ученый.

-- А вы правда не знаете? -- девчоночьи глаза посмотрели на него с подозрением.

-- Нет. Считайте, что я болван.

-- Болван или Неболван? -- серьезно спросила принцесса.

-- Понимаете, -- сказал ученый, -- меня вообще зовут по-другому. Это все случайно получилось. Долго объяснять.

-- Случайно получилось? То, как вас зовут? -- поразилась принцесса. -- Нет, серьезно?

-- Вы ведь не хотели лить чай к себе в туфли? -- напомнил ей ученый.

-- Ах, да.

Она поморщилась. Поставила чайник на стол. Посмотрела на него как будто с укором и сняла туфлю. Туфля была надета на грязноватый и сильно промокший белый носок.

-- Дело в том, что у нас нет кротовых нор, -- решил все-таки объясниться ученый. -- То есть, они у нас бывают, -- он мысленно обругал себя болваном, -- но в них живут кроты.

-- Да? -- удивилась принцесса, сразу забыв про мокрую туфлю. -- А какие они?

-- Они... слепые... почти. Роют землю. Ну... с мехом. Они маленькие, -- ученый поставил чашку. -- Позвольте! Вы хотите сказать, что у вас есть кротовые норы, но нет кротов?

-- А что, дети у вас все послушные... кроткие... и никогда-никогда не залезают в кротовые норы? -- как будто не заметив его недоумения, спросила девочка.

-- Дети непослушные! -- воскликнул ученый. -- И совсем не кроткие! Но кроты -- маленькие! Они сами живут в своих норах! В них не может пролезть даже самый непослушный ребенок! (Он почему-то вспомнил про Дюймовочку.) И, кстати, там грязно! -- увидев, как гостья смотрит на него, он сделал над собой усилие и взял себя в руки. -- Но скажите, разве у вас нет кротов?

-- Нет, к сожалению, -- просто ответила девочка.

-- А кто же живет в кротовых норах? Кто их роет? -- допытывался ученый, сам не понимая, почему ему это так важно.

-- Как кто? Черви, -- как будто удивилась она.

-- Но почему?!!! -- поразился ученый.

-- Об этом говорится в притче про бабочку. Или про стрекозу. Я ее как раз должна была выучить, -- принцесса опустила глаза. -- Только я... не успела.

-- Значит, -- медленно проговорил ученый, -- поправьте меня, если я ошибаюсь...

Она кивнула.

-- ...Кротовые норы у вас делают черви. Так?

-- Да, -- спокойно сказала девочка.

-- А почему они так называются -- кротовые? Где же сами кроты?

-- Наверное, ушли под землю? -- предположила принцесса. -- Например, если они -- древний народ.

-- Так, -- сказал ученый. -- А вам не кажется странным, что норы, которые делают вовсе не кроты, у вас зовутся кротовыми?

-- Но это же всегда так, -- удивилась принцесса. -- Например, ваш родственник... то есть, я хочу сказать, ваш тезка, его светлость... он глупый, как пробка. Тупица, болван, обормот. А зовут его...

-- Понял, -- поспешно сказал ученый. -- Кстати, я забыл представиться, прошу прощения у вашего высочества. Вы прибыли так неожиданно. Меня зовут Евгений.

-- Негений? -- переспросила принцесса. И с интересом оглядела своего собеседника. -- В сущности, -- добавила она взрослым голосом, -- в сущности, мы еще так мало знакомы.

Ученый вздохнул, но спорить не стал. На вид девчонке было лет восемь.

-- Вы, безусловно, правы, ваше высочество. Прошу вас, продолжайте ваш рассказ. А потом, если вас что-нибудь заинтересует здесь, -- он обвел рукой лабораторию, -- я тоже, как сумею, вам расскажу.

И принцесса стала рассказывать. Из ее слов выходило так, будто Нетополь, откуда она родом -- самая настоящая Волшебная страна. Лимонадные реки, конфетные берега, мармеладные болота и все такое -- ну, сейчас все это встретишь только в Заповеднике Сладостей, и гулять там без проводника опасно, но тем не менее. Животные там разумны и разговаривают, но не все. Бывает, что разговаривают деревянные статуи, дорожные указатели, утварь, посуда, но это тоже не так уж часто встречаются, хотя у волшебников обычно все, что ни есть в доме и на дворе -- говорящее и самодвижущееся. Знатные особы раньше тоже старались обеспечить свой дом говорящей посудой, а теперь это уже немодно и даже считается дурным тоном. В этом месте ученый перебил рассказчицу и спросил:

-- Почему?

-- Ну... несовременно, -- объяснила принцесса. -- А потом, настоящая волшебная посуда, у нее бывает вредный характер. Никакого воспитания, никаких манер при этом, так наша старшая фрейлина говорит. Если вы даете званый обед, она может поставить вас в неловкое положение. Не фрейлина, конечно, а чашка или кофейник.

-- Разве нельзя преподать ей манеры? -- полюбопытствовал ученый. -- Не фрейлине, конечно...

-- Нельзя, -- сказала принцесса. -- И фрейлине тоже нельзя. Они же старые. Их уже не перевоспитаешь.

Ученый узнал, что молодой волшебной посуды в Нетополе не бывает или почти не бывает. Заговорили о возрасте. Оказалось, что до самого последнего времени умирать в Нетополе было необязательно. Можно было уйти в призраки, превратиться в божью коровку, даже в чашку или кофейник, а можно было по Большому Кротовому Тоннелю переправиться в сказочные страны (нетопольцы вовсе не считают свой город и свою страну сказочной, а вот другие места, в которых все устроено непонятно и странно, даже чудесно -- да). Отношение принцессы к тому, чтобы найти себя в путешествии сквозь Большой Кротовый Тоннель -- например, в качестве единовластной правительницы разумных тараканов, способных летать и есть что угодно, но ползающих по земле и пожирающих друг друга из вежливости -- трудно было определить по выражению ее лица. Как бы то ни было, еще в недавнем прошлом подобные вещи случались с жителями Нетополя сплошь да рядом. Потом Большой Кротовый Тоннель закрылся.

-- Почему? -- спросил ученый.

-- Трудно сказать, -- пожала плечами принцесса. Священники в школе учат, что это за наши грехи.

-- А что это значит? -- спросил ученый.

-- Ну... это значит, что священников нужно слушаться, а то еще хуже будет.

-- Например? -- заинтересовался ученый.

-- Не знаю... ах, да! Например, откроют Тоннель!

Ученый задумался.

-- Но я читала, -- сказала принцесса, -- одну тайную книгу. Там говорится, что Тоннель... сломался.

Ученый поднял брови.

-- То есть, испортился, -- попыталась пояснить принцесса. -- Схлопнулся! Это было тогда, когда барон Необжора Нетолстопуз решил найти себя.

-- И как же это случилось? -- спросил ученый.

-- Ну... барон ведь не мог передвигаться без посторонней помощи. Перед ним всегда несли поднос или везли тележку для живота. И так получилось, что сначала в Тоннель затянуло тележку, а она тяжелая, из чистого золота. Стены Тоннеля стали сужаться. Люди видели, как брюхо увлекало барона вперед, в то же время вытягиваясь в длину, и это причиняло барону страдания или, во всяком случае, недовольство, которое он выражал громким криком и ужасными проклятиями, -- принцесса Непамела прикрыла глаза и как будто читала по писаному. -- А потом Тоннель проглотил его, и стал пульсировать, как живой орган любого пищеглота...

-- Что такое пищеглот? -- ученый перебил ее вопросом.

-- Не знаю, -- призналась принцесса. И продолжала, -- и небо вокруг стало чернеть, и завертелись воронки, и стали небывалые вихри... и надвинулась... или продвинулась... словом, из очевидцев тоже не все спаслись, многих в Тоннель затянуло. А потом его еще заклинал один волшебник, а волшебника тут же на месте проклял один священник, а священника... я забыла. Теперь там стоит стена, испещренная магическими рунами. А вокруг стены площадка, а по краю этой площадки ходит часовой. Больше в Тоннель не попадешь.

-- Ясно, -- задумавшись, сказал ученый. -- Значит, Нетолстопуз Необжора... и с тележкой из чистого золота... слишком сильный сигнал, -- бог знает почему добавил он и потянулся за заварочным чайником. Жаль, конечно, что это обычный чайник, а не волшебный. -- А вы, значит, так и не попали в Тоннель?

-- Нет. Я была маленькая, -- сказала принцесса.

-- А в кротовые норы часто залезаете?

Принцесса засмеялась.

-- Нет, -- сказала она, -- только один раз! Это строго запрещено, ведь они тоже могут захлопываться, как Тоннель.

-- А зачем вы туда полезли? Хотели найти себя? -- пошутил ученый.

Принцесса вздрогнула.

-- Н-нет... То есть, я надеялась, что этого не случится.

-- А кого же? -- весело спросил ученый.

-- Маму, -- помолчав, ответила девочка.

Ученый не ожидал такого оборота дел.

-- Маму? -- растерянно переспросил он.

-- Да. Она проходила мимо... когда барон Необжора Нетолстопуз... -- девочка всхлипнула.

Ученый привстал на стуле, потом сел, потом привстал снова. Хорошие интересные мысли как-то улетучились из головы.

-- А может быть, -- он спросил осторожно, -- в тайной книге есть неточности? Вы ведь там прочли про маму?

-- Мама пропала. Я была маленькая, -- сказала девочка. Она говорила спокойно, только паузы между словами у нее получались долгие. -- В книге было написано: "Королева Неклементина, заметив подростка в стремительно расширяющейся зоне опасной воронки вокруг входа в Тоннель, приказала ему отступить и бежать прочь, но он не подчинился или не смог ее услышать. Отделившись от фрейлин, королева приблизилась к подростку, несмотря на препятствовавший ей ветер, и собственной ее величества рукой взяла его за правое ухо. Однако ни спасти подростка, ни примерно наказать его за непослушание оказалось невозможным: напротив того, королевскую особу ее величества вслед за дерзким подростком втянуло в Тоннель."

Ученый молчал. Он не знал, что ему делать. Сказать, что все обойдется? Но как он мог -- в том, что только что услышал, он понимал очень мало. И уж во всяком случае не знал, где искать королеву. Можно было только надеяться, что попавших в Тоннель не разорвало приливными силами, но об этом как раз, пожалуй, не следовало говорить. Как быть с девчонкой? Налить ей чаю? Предложить сахар?

-- Ваше высочество, -- сказал он, -- а почему у вас с мамой такие цитрусовые имена? То есть, нецитрусовые. Непамела, Неклементина.

Девочка подняла на него глаза.

-- Это очень красивые имена, -- поспешил добавить он.

Девочка сказала:

-- Не понимаю, о чем вы.

-- Но как же? -- ученый ухватился за возможность отвлечь ее от грустных мыслей. -- Существуют такие родственные друг другу растения: клементин, памело или помело -- я никогда не знал, как правильно -- лимон, апельсин... -- говоря это, ученый смотрел на экран своего допотопного осциллографа, как бы надеясь прочесть на нем новые названия родственных фруктов. Девочка молчала. Он мысленно обругал себя болваном, подумал, что, похоже, промахнулся с вопросом, и робко взглянул на принцессу.

Вернее, на стул, где она сидела.

Девчонки не было. На ее месте лежало круглое, зеленовато-желтое, хорошенькое памело. Или помело.

Мы будем писать -- памело, чтобы не путать с тем, на чем летают и чем метут.

Возможно, это превращение сопровождалось яркой вспышкой света, или блестками, или фейерверком, или зловещим дымом. Но ученый в тот момент смотрел в сторону, так что он ничего не заметил. А в том фрукте, который лежал теперь на стуле, не было с виду ничего таинственного или зловещего. Он был неплох, свеж, вот и все.

Ученый обесточил установку. Поднял памело со стула, аккуратно завернул его в шапку. Выключил свет, запер дверь в лабораторию и вышел на улицу.

Фонари не горели. Звезды были намного крупнее, такие, какими они редко бывают на столичном небе. Если смотреть только вверх, идешь, как в небесной апельсиновой роще.

Собрание проходило в дружелюбной обстановке. Собрание называлось семинаром. В большой комнате был стол со стульями и доска, с мелом, по-старинке. Разогревался чайник и пили чай или растворимый кофе (ложка для кофе торчала в банке). Разговоры вели разные, в основном говорили о прошлом.

-- А это Пеньков первым придумал... да, Пеньков. Потом, конечно, в последующий там десяток лет это кому только ни приписывали...

-- Ну, в конце концов, это всего лишь метод расчета. Изящный, не поспоришь, но если делать, как Веннецкий...

-- Он достаточно универсальный, а потом, фурье-анализ -- это тоже всего лишь метод расчета...

-- Ну, не скажите, это фундаментальная идея в математике, это мы с вами ее используем как инструмент...

-- Но исходно, исходно!..

-- Просто людям пришли в голову похожие идеи, и это не бог весть какая редкость...

Кроме них, сейчас уже мало кто помнил и Пенькова, и Веннецкого: либо то, что они делали, забудут совсем, либо, если в Институт вернутся ученые -- переоткроют все заново, под другими именами, под новые споры о том, кто раньше.

А может быть, и не забудут, и выроют из старых бумаг -- будущее вещь загадочная. Но о будущем на семинаре почти что не говорили.

Ждали молодого ученого. Он явился и сразу вышел к доске. Набросал мелом схему своей установки и будничным голосом стал рассказывать о том, как прошел вчерашний эксперимент. Вначале его перебивали вопросами, но вскоре он говорил уже в полной тишине. Старшие ученые молчали. Изредка они переглядывались между собой. Когда он закончил, еще долго сидели молча. Наконец один из них, теоретик, спросил:

-- На какой частоте происходила первоначальная модуляция?

Услышав ответ, стал писать что-то на бумажке.

Старый экспериментатор, известный ласковым обращением с установками (он с ними разговаривал, гладил их по корпусам, называл нежными именами, уговаривал еще поработать -- и они слушались), покашляв, задал вопрос:

-- Женя, скажите, правильно ли я вас понял. Вы утверждаете, что вам удалось реализовать, если можно так выразиться, эйнштейновскую сингулярность?..

-- Не совсем, -- сказал молодой ученый. -- Если это действительно переход от квантовой ситуации к макромасштабам...

-- То мы еще ничего не знаем, -- перебил его теоретик.

-- Да, именно, -- подтвердил молодой ученый. У него было что добавить, но он вдруг почувствовал страшную усталось.

-- Но если это действительно удалось... -- начал было тот же заслуженный экспериментатор, -- это просто сказка!

-- Кстати о сказке, -- заговорил старый, усатый ученый, похожий на капитана дальнего плавания -- он и трубку курил когда-то, -- можно вопрос по фантастическим деталям эксперимента? Что вы имели в виду под этой шуткой про материализацию девочки и грейпфрута? Прошел сигнал заметной амплитуды, так что ли?

-- Я имел в виду, что в лаборатории появилась девочка. Это именно то, что я хотел сказать, -- у молодого ученого голова болела все сильней, он уже еле стоял на ногах.

-- А как она прошла через проходную? -- спросил еще один ученый.

-- Боюсь, нет оснований считать, что она там проходила, -- ответил молодой ученый, подумав.

Он стоял с закрытыми глазами, чтобы головная боль не так мучила. Но он услышал, как все переглянулись. Трудно объяснить, каким образом -- почему-то общее молчание звучало громко.

-- А грейпфрут? Как он оказался в лаборатории?

-- Ну, это смешной вопрос, -- попытался превратить дело в шутку усатый ученый, похожий на моряка. -- Грейпфрут не обязан предъявлять пропуск на проходной!

-- Не грейпфрут, -- вдруг сказал молодой ученый, -- а помело. Или памело. Я не знаю, как правильно.

-- Это вы о чем? -- переспросил один ученый.

-- Это я о том, во что превратилась девочка.

Снова громкое молчание. Пожилой экспериментатор прервал его, спросил очень мягко:

-- Женя, когда вы спали в последний раз?

-- Не помню, -- честно ответил молодой ученый, потому что комната гудела, а лицо экспериментатора расплывалось в большое длинное пятно, но у этого пятна был свитер и не было синего платья.

Комната загудела еще больше, все говорили ласково, только иногда немного сердито, о чем -- он не слишком понимал.

-- Так что, Женя, -- услышал он голос руководителя отделения, -- отправляетесь в отпуск. Сначала отоспитесь, потом в санаторий. На море не могу, а в подмосковный постараюсь отправить вас! Там хороший воздух. Апельсины, конечно, там не растут... -- попытался пошутить руководитель группы, и молодой ученый услышал, как его одернули сразу несколько голосов.

Он попрощался и собрал вещи. Обсуждение тихонько гудело, уже обращаясь к научным вопросам, люди вставали, подходили друг к другу.

Он хотел было надеть шапку, но из шапки при этом выкатилось хорошенькое памело. Ученый положил его назад в шапку и укутал, как ребенка. Он снова не увидел, но услышал, как все в комнате посмотрели на него и отвели взгляд.

По дороге к проходной, еще на территории Института, к ученому привязался какой-то тип. Он то забегал вперед, то шел сзади.

-- Где вы брали такую хорошую памелу? -- неприятным голосом спрашивал он. Голова у ученого мерзла и гудела. Он не хотел отвечать.

-- Скажите, пожалуйста, где такие продаются? -- приставал странный человечек (откуда только он взялся тут? он был маленького роста, одноглазый, как пират, с повязкой через левый глаз, с желтым лицом).

-- Пожалуйста, отпустите меня, -- попросил ученый. -- Это -- не памело.

-- Непамела? -- странный человечек переспросил жадно, в одно слово. Вдруг он прыгнул на ученого, выхватил у него из рук шапку и огромными скачками побежал прочь от проходной.

В дверь позвонили.

Писатель привстал было на стуле, потом сел снова, взял в одну руку ремень, в другую подтяжки. Надо было выбирать.

Звонок повторился. Сахар оптом пришли предлагать? Или картофель? Или рекламные объявления?

Писатель взвесил на руках ремень и подтяжки. Ремень был тяжелее. А подтяжки -- легче.

Позвонили снова.

Все уставились на экран осциллографа.

-- Ага! -- говорили они друг другу, -- видна модуляция. Начинается самофокусировка! Смотрите! Смотрите!

И вдруг светящаяся кривая, которая ползла по экрану осциллятора, начала складываться в буквы.

-- А? Что? Что это? -- переглядывались ученые. -- Фокусы? Физики шутят?

Привет! -- решительно двигалось по экрану.

Нашел одноглазого. У него памело (или помело), клементинка и много других. Ищу волшебника. Присоединяйся, как сможешь.

Буквы кончились. Сигнал пошел, как следовало сигналу.

-- Самофокусировка! -- закричали ученые.

Прямо в воздухе открылся -- вход. Или выход. Из него пахло свежей землей.

Молодой ученый улыбнулся и шагнул вперед.

-- Женя! Стой! -- кричали ему.

-- Когда я исчезну, -- обернулся он, -- можно выключать.

И сделал последний шаг. Вход закрылся за ним, остался светящейся дымкой в воздухе, растаял. Пожилой экспериментатор отключил установку.

Общее молчание было громким. Прерывал его только шорох мохнатых, испуганных лап. Домовые, точнее, приборные и лабораторные, очень разволновались -- они отвыкли от чужих, и теперь, чтобы успокоиться, выбегали на такой же мохнатый, нежный и холодный, как их странное сердце, снег.