Примечание Главного Редактора

Так я в лучах моих побед Стал нежиться во цвете лет, И все, кто бродит при луне, При встрече радовались мне. Мы с лешим прятались в лесах, Со змеем плыли в небесах, Он, этот змей - добрейший змей! Когда-то в прошлом был он злей, Он был грозою здешних мест, Он воровал чужих невест, Французский повар Шампиньон Готовил свадебный бульон, И из разбитых он сердец Преострый делал холодец.

Но шли века, и змей остыл, Он свадьбы шумные забыл, И полюбил он сень дубров, И молоко ручных коров, Огнем не дышит, не палит, Не так уж страшен он на вид, Не варит из невест бульон - И стал совсем воздушным он. Спускаясь с горней высоты, Я лез в заросшие пруды, Там Катерина Камбала - Она русалкою была - Меня дразнила, как могла, Потом прощалась под мостом, Мотая бешеным хвостом, И путали ее прыжки С моторной лодкой рыбаки.

Болотный хор ночных кикимор Мне всю как будто душу вынул, Печальный, бледный, я стоял, В платок сморкался и чихал, И чем-то полнило мой слух Ночное кваканье лягух, Я весь дрожал, обняв осину, И слезы капали в трясину, И ничего не говоря Мне Дочь Болотного Царя В гнилушке выносила пиво, Ногами шевеля красиво.

Вот так я жил, любил, страдал,
Конфеты с фантиком глодал,
И над землей, и под землей -
Везде был принят, как родной,
Пока меня не взяли в клещи
Семнадцать призраков зловещих.

Я шел по улице немой. И как фонарь, во тьме глубокой Луна дрожала надо мной, Над черной бездной многоокой. Вдыхал я воздух, как награду, Я не искал, но знал - найду. Ломали шапки вдоль ограды Грибы в заброшенном саду, Как вдруг залаяла собака И заскрипели костыли. Жестокими цветами мрака Поганки бледные цвели. И тень ступила на дорогу. Кричу: "Эй, тень!" - она молчит, Лишь словно корчится немного И тихо чем-то дребезжит.

Метнулся вбок - и мне навстречу
Встает, как сгусток черноты,
Фигура с ростом человечьим.
"Как, Полтораки, это ты? -

Кричу, а сердце гулко бьется, -
Я рад, старик!" - ответа нет...
Беззвучно в темноте смеется
Чужой, неведомый скелет.

Со всех сторон они столпились,
Меня сжимая в тесный круг.
Их лица фосфором светились.
Я насчитал семнадцать штук.

И страх объял меня, признаться,
И что мне делать, я не знал,
И не хотел я с ними драться,
Хоть прежде многих побеждал.

Дал главный знак. Они качнулись,
Завыли, вскинув черепа,
Пером покрылись, встрепенулись,
Все черной птицей обернулись,
И та же мне была судьба.

Я был подвержен превращенью!
Я завертелся, как юла,
И тень на бедные селенья
От черных крыл моих легла.

И мы летели в небе черном Сквозь клубы мутных облаков, Я был могучим и проворным, Кричал я криком непритворным, И отзывались тяжким стоном Деревья с нижних берегов. Мы отдыхали на могилах. Крылами обнимая крест, Я духов маленьких бескрылых Смущен был пением унылым И говор, набирая силу, Звучал нам из подземных мест.

Оттуда белыми волками
Мы по холмам сбежали вниз,
И тлело бешеное пламя
На дне зрачка у бывших птиц,

Мы плыли в мутных водоемах,
Сверкая медью плавника,
И в чащах водорослей сонных
Хватали рыб за их бока.

И вот уж близится развязка!
Луна зашла, и за мостом
Край неба, бронзовый, как в сказке,
Зарница трогает перстом.

Мы были, может быть, быками,
Уж я не помню. Замычал
Тут главный, двигая боками,
Хвостом, наверно, покачал.

И черным вихрем нас вскружило,
И кровь ушла из наших жил,
Как будто скульптор взял зубило
И наши формы раздробил.

Когда все кончилось, я взором
Окинул спутников моих.
Семнадцать снова было их,
Глядевших на меня с укором,
Лучи зари мне пели хором
Со звезд погонов золотых.

Я говорил им комплименты,
Они же щурились хитро.
Потом спросили документы
И повели меня в метро.

И их мундиры были серы,
Фуражки круглы. Я был рад
Служить им доблести примером,
Мохнат, хвостат и волосат.

О том, что я там съел и выпил,
Что я увидел под землей,
О том, как Главный Метрожитель
Всем объявил, что я герой,