Вести из Нетополя

-- Не оборачивайтесь! -- предупредил их незнакомец, заступая дорогу.

К счастью, одеревенелые шеи крутились с трудом, и это помогло друзьям последовать совету странного человека. Он был похож на мушкетера, или даже на кардинала Ришелье из иллюстраций к книжке: шляпа с пером, дорожный камзол, только у него не было ни шпаги, ни пистолетов.

-- Вы кто? -- хором спросили путешественники.

-- Вы меня не знаете, -- смутился вдруг незнакомец. -- Я... я только что был таверной.

Ученый и писатель осторожно переглянулись.

-- Это вы говорили с хозяйкой? Когда ворота... -- начал было писатель.

-- Не обижайтесь на Кирхен! -- пылко воскликнул незнакомец, бывший таверной. -- Люди сделали ей много плохого. Она была лесной феей, но теперь ее леса больше нет. Из него производят бумагу, мебель -- скажем, лавки и столики для шахмат в придорожных трактирах. Она плакала и просила за свой лес, была даже на приеме у губернатора... феи, знаете ли, редко снисходят до таких мер.

-- А что сказал губернатор? -- поинтересовался ученый, который уже начал приходить в себя.

-- Прочел ей лекцию о нуждах цивилизации, -- пожал плечами странный их собеседник. -- Объяснил, что и ей следует приспосабливаться, искать цивилизованные пути решения своих проблем, а не то что -- одну бензопилу заколдовала, чтобы та пилила только людей, зато без разбору; другую -- чтобы пустила зеленые побеги; машины превратила в гигантских кротов, и они зарылись под землю, повредив, кстати, корни тех же самых деревьев, которые она пыталась сберечь...

-- То есть, с лесом все равно справились, несмотря на бешенство заклятой бензопилы? -- уточнил писатель.

-- Лес сожгли, -- вздохнул незнакомец. -- В назидание неразумным феям, буде им взбредет в голову бунтовать. Но Кирхен получила у губернатора разрешение открыть таверну.

-- И с тех пор она мстит людям -- прохожим? -- снова спросил писатель.

-- Думаю, что она иначе смотрит на вещи, -- человек в шляпе снова вздохнул. -- Когда с лесом все было кончено, мы, рыцари, привороженные ею когда-то -- ушли с ней вместе. Ей разрешили держать сад. Мои товарищи стали в нем могучими дубами, узорнолистыми кленами, один, самый разговорчивый, превратился в ясень. Это они выбрали добровольно. Кирхен держит лесной сад: клумбы, грядки, все это ей противно.

-- А... вы? -- ученый во все глаза смотрел на незнакомца.

-- Я очень любил ее, -- просто сказал его собеседник. -- Я стал таверной, я подвергся описи, как законная собственность.

-- А если бы вы снова захотели стать тем, кем были -- свободным человеком? -- спросил ученый.

-- Вы имеете в виду сложности с документами? -- улыбнулся зачарованный рыцарь. -- Кирхен очень законопослушна, она бы знала, что вам ответить. А я и так свободен, хотя, откровенно говоря, никогда не знал, как это выглядит по бумагам... В любом случае, это не то, что сейчас должно вас беспокоить. Вы избежали сетей моей любезной волшебницы, и если я не ошибаюсь относительно того, что привело вас на эту дорогу, вам нужно спешить.

-- Мы можем рассчитывать на ваш совет? -- спросил писатель.

-- Дело в том, что мы толком не знаем, куда именно нам спешить, -- пояснил ученый.

-- Вот вам карта, -- сказал бывший рыцарь. Из складок своего костюма он достал свиток, достаточно загадочный и старинный на вид. Он развернул его, и друзья хором сказали:

-- Вот это да!

Карта была -- ах, что это была за карта. Горы на ней были горами, а не коричневыми полосками. Стекая с гор, живо пенились реки. Один действующий вулкан на далеком острове у самого угла свитка извергался -- и рыцарь отдернул руку, и немного потряс ею в воздухе, потому что раскаленная капля обожгла ему палец. В озерах плавали русалки и рыбы, крошечные, как кузнечики. В пушистых лесах хищные звери подстерегали добычу, повсюду возникали и пропадали с глаз неведомые существа. Карта была разрозненной и состояла из островов, которые плавали в странной жидкости -- серебристой, безразличной и вязкой. Иногда целый остров мог вдруг исчезнуть -- но тут же он возникал совсем в другом месте.

-- А мы где находимся? -- спросил писатель.

-- А вот где, -- неожиданно ответил ему ученый, ткнув в некое подобие моста между двумя островами. Если приглядеться, видно было, что поперек моста крайне неравномерно разбросаны извивающиеся веревочки или даже ниточки. И где-то около середины его стоит группа мелких кракозябр, одна из которых -- да-да -- держит перед двумя другими развернутый лист. А на этом листе, если приглядеться...

-- Не приглядывайтесь, -- посоветовал рыцарь, -- вас может затянуть в бездонный колодец.

-- Да, -- неизвестно к кому обращаясь, пробормотал ученый, -- если вдуматься, рекурсия страшная штука...

-- Вот и не вдумывайтесь, -- отрезал рыцарь. Как видно, разговор начинал его утомлять. -- Мое время на исходе, но и у вас его не так много. Видите? -- он ткнул пальцем в ярко-оранжевую с чуть желтеющими островками часть суши, -- это Апельсиновая Роща. Сторож ее, с которым вы, как я понимаю, имели удовольствие пересечься в вашем мире, готовит традиционный Рыжий Бал для всех хранителей лесов и садов, даже попечители особо пышных клумб будут приглашены. Кирхен также получала письмо.

-- Нам следует успеть раньше? -- озабоченно спросил ученый.

-- Полагаю, что если вы не успеете к аттракциону "Хижины из мандариновых шкурок", то вам будет некого спасать, -- вздохнул рыцарь. -- Сможете насладиться зрелищем, впрочем.

-- Почему? -- в один голос спросили друзья.

-- Потому, что перед началом этого аттракциона с тысяч разнообразных цитрусовых плодов снимают шкуру. Что с ними делают потом, уже неважно: в любом случае ваша маленькая принцесса этого не переживет. Я вижу, -- поспешно добавил он, -- у вас еще много вопросов. Но довольно. Мне пора спать, а вам -- действовать.

-- Но мы не знаем, как нам попасть в Апельсиновую Рощу! -- взмолился писатель.

-- Сейчас, -- отмахнулся рыцарь. Он снова залез рукой в складки одежды и вынул оттуда банку. Из банки на людей смотрел сердитый паук.

-- Видите, к банке приклеен ярлычок с надписью? Это заклинание. Прочтите его, и вот он, -- рыцарь тряхнул банку с пауком, -- вам поможет. Только имейте в виду, это один из самых злых духов здешних мест. Он живет в эфирной ртути, соединяющей острова. Если, конечно, не поймать его и не посадить его в банку.

Он протянул банку ученому. Тот взял предложенное и задержал руку рыцаря в своей.

-- Последний вопрос, -- с виноватой улыбкой сказал ученый. -- Когда вы приняли человеческий облик, все, что было внутри таверны, должно было... эээ... к вам присоединиться. Где же наша очаровательная хозяйка, которая чуть не превратила нас в дерево?

-- В ольху и осину, если быть точным, -- рыцарь зевнул и улыбнулся в ответ. -- Кирхен здесь, -- он распахнул свой костюм и через тонкую шелковую рубашку потрогал выпирающее ребро, -- здесь, близко к моему сердцу. Но она недовольна своим положением. Сейчас, милая, -- сказал он собственному ребру, -- все будет по-старому, и ты споешь мне свою чудесную песню!

Старик-сетевик гнал ощупью через болото, ему для этого глаза не нужны. Эти двое уже выбивались из сил. Насколько они питательны? Вот вопрос. Они совсем не похожи на нормальную еду. Для сигнала или команды слишком длинные, для газетной новости слишком много повторений, для песни -- слишком беспорядочно эти повторения разбросаны в них. Не будет ли несварения? А вдруг они ядовитые? Старик-сетевик долго сомневался, но в конце концов страх в его душе победили два благородных чувства: жадность и любопытство. Он принял решение сожрать два этих странных комка информации во что бы ты не стало. Но для этого, как он сразу же догадался, нужно загнать их как следует. Вот он и старался, прыгая с кочки на кочку -- а в этом болоте кочки не водятся сами по себе, нужно их делать. Дуешь на поверхность, колдовством создаешь уплотнения. И при этом нельзя сбавлять скорость, иначе будущая еда выйдет из-под контроля.

Конечно, осторожность не повредит. Но осторожностью сыт не будешь. Вот давеча -- Старик не подумал, не взвесил, а набросился на вкусное и стал это жрать. И попался на крючок. Пришлось сидеть в банке. Банка -- голодное место. Потом опять была воинственная пища, такая, которая дерется и приказывает. Она и выпустила из банки. И погнала по болоту -- связала маршрутом. А зато за ним увязалась другая еда. И как? Досталась бы ему такая пожива, если бы он был осторожен? Старик хмыкнул про себя. "Смелость города берет," -- не самая питательная из поговорок, но полезная. Помогает ориентироваться в любой среде.

Писатель поскользнулся, ступив на край "кочки". Ученый подхватил его, поддержал, но кочка начинала рассасываться. Вязкое серебристое болото слегка волновалось.

-- Постой! -- крикнул ученый проводнику, у которого был такой неуютный вид. Он все еще сильно напоминал паука, хотя и изменился, когда вылез из банки. -- Мы не можем угнаться за собой.

Старик-сетевик обрадовался. Он хищно потер лапки и стал приближаться. Кочку под путешественниками он уплотнил и даже немного увеличил: зачем это нужно, чтобы еда утонула? Это было бы глупое расточительство. Сейчас он прыгнет так, перескочит тут, еще, пожалуй, вот таким вот манером три прыжка...

-- По-моему, он что-то задумал... -- прошептал писатель на ухо ученому.

-- Может быть, он просто хочет помочь? -- предположил ученый без особой уверенности.

-- Это было бы кстати, -- усмехнулся писатель, -- я здорово растянул ногу. Но, откровенно говоря... а-ах!

Мокрое щупальце выбросилось из серебристой мути и обхватило писателя под коленом. Резко дернуло. Ученый едва удержал друга. Писатель, как рыба, хватал ртом воздух: ему было больно.

В два прыжка Старик-сетевик преодолел расстояние, отделявшее его от еды, которая теперь заранее представлялась ему очень питательной. А как же! Когда болотные межеумки грозят отнять добычу, ценность ее скачком возрастает в твоих глазах.

Старик клыком полоснул по щупальцу, и межеумка нехотя отпустила писателя, но тут же с двух сторон два других щупальца обвили ученого: шею и голень. Кожу обожгло, он попытался крикнуть -- не вышло, вдохнуть воздух тоже не получилось. Ученый потерял сознание. Писатель и Старик самоотверженно отдирали от его шеи щупальца межеумок.

-- Как называются эти существа? -- спросил писатель.

-- Это подлые и мерзкие болотные твари, -- мрачно отвечал Старик, надкусывая липкую шкуру щупальца, -- у них нет ни чести, ни совести. В любой момент могут отнять еду!

Писатель внимательно посмотрел на Старика. Ученый уже дышал, но глаза его были закрыты -- а взгляды, которые бросал на него Старик-сетевик, нельзя было спутать ни с чем. Так собака смотрит на кость, готовясь за нее драться со стаей голодных крыс.

-- А нельзя с ними договориться? -- осторожно спросил писатель.

-- Попробуй, -- оскалил зубы Старик-сетевик. -- Уговорить их целой газеты не хватит. Можно песней, если вкусная, в рифму.

-- Я понял... -- слабым голосом сказал ученый.

-- Я тоже, -- подмигнул ему писатель, увидев, что тот пытается открыть глаза. -- Береги силы. Ты меня сменишь. -- И он принялся читать нараспев:

В глубинах тяжелых серебряных вод
Красивая хищная Ктото живет,
И счастлив тот путник, кому предстоит
Узнать, какова эта Ктото на вид.

Ее бесподобные длинные ноги
Внезапно возникнут у вас на дороге,
И вы от восторга запляшете вдруг,
Когда вас потрогает множество рук.

Когда вас пощупают щупальца эти,
Вы станете прыгать, как малые дети...
А как превосходны, как мило зубасты
Любезных Когот ненасытные пасти! --

эти две строчки писатель пропел, когда межеумки вынырнули на поверхность и призывно разинули свои, действительно, очень широкие рты, полные острых акульих зубов. Старик-сетевик при этом сидел чуть поодаль, облизывался и порой издавал чмокающий звук. По-видимому (писатель надеялся на это), какое-то питание перепадало и ему. Но Старик морщился, следовательно, был удовлетворен не вполне.

Еще где-то с полчаса писатель восхвалял красоту межеумок, стойкость их и упорство в преследовании добычи, дружелюбие, верность намеченной цели. Некоторые пасти закрывались, ныряли вглубь ртутного зеркала. Это значило, что еды им пока довольно. Но на их место всплывали новые. Писатель чувствовал, что в горле у него пересохло, свежие идеи закончились, и очень боялся закашляться: он подозревал, что первый же перерыв может стать обеденным -- и последним. В глазах поднимался подсвеченный радугой серебристый туман. Тут его хлопнули по плечу.

-- Отдохни, старина. Я сменю тебя, -- шепнул ученый, который, очевидно, пришел в себя.

Писатель кивнул. Из последних сил он пропел:

-- Суровы они и бесстрашны, как боги,
Всегда многоруки, всегда многоноги...

-- Укрепляет их панцирь карбоновый кальций,
И конечности их, скорее, впрочем, напоминающие педипальпы... --

как-то задумчиво подхватил ученый... Погружаясь в тревожный сон, писатель старался угадать, как у его приятеля пойдет дело: в стихосложении он не мастер, не силен в комплиментах, в те давние времена, когда он еще ухаживал за девушками, мухи дохли от его мадригалов. Мухи дохли... да. Этих тварей, конечно, так легко не возьмешь...

Спал он беспокойно, но, по-видимому, довольно долго. Во сне он видел, как одноглазый сторож лез из портрета, а художница Катерина, стройная и красивая, как апельсиновое дерево, дерзко смеялась ему в лицо. Писатель бросился ей на помощь и швырнул было в сторожа апельсином, сорвав его с Катерины, но апельсин не долетел, шмякнулся об пол, превратился в ученого и сказал:

-- Гамильтониана в вязкой среде, конечно же, не бывает
Ввиду диссипации -- но если пловец не пьян,
Механическая энергия системы медленно убывает,
Медленно вязнет квазиинвариантный гамильтониан.

Писатель привстал на "кочке", протер глаза. Межеумок вокруг было немало, но их пасти были полузакрыты, и глаза их качались на стебельках. Если судить по выражению их глаз -- насколько это возможно -- все они страшно мучились животом. Писатель взглянул в сторону Старика-сетевика, не зная, на что надеяться. Он понимал, что тот сожрет их ничуть не менее охотно, чем твари, которых он не так давно воспевал в стихах. Коварный дух, однако, сидел несколько поодаль с видом гурмана; он чмокал губами и строил интересные рожи. Писатель подумал, что так знатоки французской кухни смакуют червивый сыр с плесенью.

На атомном уровне все столкновенья упруги,
Если не считать возбуждений -- но они преходящи,
Наблюдатель, достаточно многоглазый и многорукий,
Может построить гамильтониан настоящий... --

на этом месте писатель почувствовал, что если вслушиваться, он и сам долго не выдержит. Он набрался храбрости и ткнул пальцем Старика-сетевика во что-то, напоминавшее плечо. Тот повернулся с кислой миной и тихо спросил:

-- Идти хочешь? Далеко не уйдем. Межеумки теперь всплыли по всему маршруту -- они всегда знают, как выследить. Твой товарищ хорошо кормит, но надолго его не хватит.

-- А что же делать? -- спросил писатель.

Старик-сетевик пристально посмотрел ему в глаза. Писатель увидел бездну, сразу восемь немыслимых бездн, и поежился от нездешнего холода. Здешний, конечно, тоже был бы не родной, а нетопольский -- но...

-- Обещай, что на прощанье вы дадите мне с собой еду, -- потребовал Старик.

-- Я... мы... непременно, -- сказал писатель.

-- Клянись.

-- Но я должен подумать, как это сделать... -- начал было писатель...

-- Я могу тебя съесть прямо сейчас, -- нехорошо улыбнулся Старик-сетевик, и слюна показалась у него изо рта. -- Пока твой друг занят.

-- Клянусь, -- быстро сказал писатель. -- Клянусь обеспечить тебя пищей на прощание.

-- Не так! -- живо возразил Старик-сетевик. -- Клянись тем, что тебе дороже всего на свете.

-- Клянусь моей жизнью...

-- Не то.

-- Клянусь моей любовью к нежнейшей...

-- Не то, -- еще раз перебил его Старик. И подобрался поближе.

-- Клянусь дружбой...

Старик немного подумал, но снова буркнул:

-- Не то!

-- Клянусь... -- медленно произнес писатель... -- клянусь тем выбором, который я сделал. Клянусь моей свободой и моей службой, моим долгом, всем тем, чем я обязан слову и тем, чем слово, может быть, мне обязано. Клянусь тем, что идет прежде дружбы, любви и смерти.

Старик как будто замер в воздухе, его многочисленные лапки приняли странное положение. Ученый продолжал бубнить, косясь на перешептывавшихся собеседников не без некоторого беспокойства. В конце концов Старик-сетевик решил:

-- Сойдет. Тут ты заговорил о серьезных вещах, -- и сладко облизнулся.

-- Так что же делать? -- спросил писатель.

-- Вам -- уходить на сушу. На ближайший остров. Мне -- получить обещанное и распрощаться. -- отвечал Старик.

Последний отрезок пути по серебристому зеркалу вод не занял много времени. Писатель схватил ученого за рукав, межеумки распахнули пасти пошире -- но старый дух создал плотный коридор и две плоские волны, от его краев отходившие. Это отбросило в стороны межеумок, а их несостоявшиеся жертвы устремились вперед по временной суше, похожей на снежную слякоть и расплывавшейся под ногами. По дороге, оскользаясь и поддерживая друг друга, писатель и ученый успели обсудить требование проводника.

-- Этот обжора, -- ученый говорил с трудом, все-таки у него изрядно пересохло во рту, -- я не вполне понимаю, чего он хочет, но обмануть его мне лично не стыдно.

-- Легко тебе говорить, -- мрачно заметил писатель, -- если я нарушу клятву, лишусь того, что мне дороже всего на свете.

-- А кто тебя тянул за язык? -- удивился ученый. -- Зачем ты так подробно расписал ему, на чем стоишь? -- он снова поскользнулся.

-- А ты бы не поклялся на моем месте? -- язвительно спросил писатель. -- Вот он сказал бы, допустим: сейчас сожру вас обоих, или клянись тем, что тебе дороже всего на свете? И ты не поклялся бы?

-- Конечно, поклялся бы, -- спокойно отвечал ученый.

-- Да? И что бы ты конкретно сказал? -- уточнил писатель.

-- Да что предложено, то и сказал бы, -- пожал плечами ученый. -- "Клянусь тем, что мне дороже всего на свете".

Писатель задумался.

Суша показалась внезапно, и как же она была мила взору. Приятный прибрежный пейзаж, кустики, лесок, выходивший к берегу, журчание ручейка. Крупная птица, похожая на сойку, пролетела близко и скрылась за деревьями. Если перейти на бег, то буквально за два шага...

-- Хоп, -- сказал Старик-сетевик, и перед путешественниками возникла невидимая стена.

-- Ну что? Чем будете расплачиваться? -- он невесело оглядел их с головы до ног. И качнулся к ним; сделав шаг, приблизившись, замер в охотничьей стойке.

-- Рекурсия, -- прошептал ученый. -- Нужен алгоритм, по которому он сам сможет построить...

-- Кажется, понял, -- писатель просветлел лицом. -- Хоть у тебя и каша во рту. А скажите, любезный дух, -- уже громче произнес он, -- можем ли мы для такого дела узнать имя этих голодных тварей, ваших конкурентов?

-- Межеумки это, -- буркнул Старик. -- Трудно догадаться? Водятся в смежных водах.

-- А как они размножаются? -- не унимался писатель. Ученый смотрел на него с удивлением, как бы прикидывая, не утратил ли его друг рассудок от пережитых испытаний (прямо сейчас).

-- Вступают в браки, -- отвечал дух. -- Короткий обряд совершают на берегу. У них очень крепкие семьи. В семье рождаются дети. Но они непитательны, в отличие от вас: не несут сообщений.

-- Даже дети? -- это задело писателя. Ученый дернул его за рукав: с ним определенно что-то было не так.

Старик-сетевик оскалился:

-- Зато вы двое... -- и сделал еще один шаг в их сторону.

-- Слушай, -- поспешно сказал писатель, -- вот тебе наша плата, проводник; мы, благодарные путешественники, добровольно вручаем ее тебе. -- И он принялся с чувством декламировать:

Двенадцать межеумок
Пошли гулять на берег,
Двенадцать межеумок
Нашли уютный скверик.
Одна из них засохла, ах!
Ее оставили в кустах.
Вот результат прогулок:
Одиннадцать межеумок.

Одиннадцать межеумок
Пошли гулять на берег,
Одиннадцать межеумок
Вернулись в этот скверик,
Одна скукожилась, как клей!
Ее забыли на земле.
Вот результат прогулок:
Десять межеумок! ...

Сперва ученый не поверил, что это сработает. Но по мере того, как писатель отсчитывал несчастные случаи, он видел, как лоснятся щеки Старика, как его многочисленные глаза подергиваются счастливой дымкой. Ученый осторожно потрогал стену. Она была упругая, она поддавалась. Писатель тем временем дошел до ключевого момента:

Вдвоем две межеумки
Пошли гулять на берег,
Вдвоем две межеумки
Облюбовали скверик,
Решили пожениться --
Вдруг кто-нибудь родится!
Вот результат прогулок:
Двенадцать межеумок!

Старик заурчал от восторга. Стена исчезла! Писатель и ученый шагнули вперед, провалились в болото, но успели сделать второй шаг -- и оказались на берегу! Обернулись оба. Никакого Старика, между прочим, не было -- как видно, он не сентиментален и не ценит долгих прощаний. Но и болота, серебристого зеркала вод, не было тоже. Писатель и ученый стояли посреди леса, и с ног их стекали, почти мгновенно испаряясь, последние серебряные капли.

Они шли долго, а темнело здесь быстро. Попытки свериться с картой не дали почти ничего: они могли быть на любом из четырех островов, на которых лес подходит к берегу. При лучшем освещении оставалась надежда разглядеть самих себя с развернутой картой, но для этого нужно было выйти на открытое место: пока что их закрывали деревья. В лесу, где-то далеко, раздавался то голодный вой, то странное мерное поскрипывание, от которого кровь стыла в жилах. Ясно, что, кто бы здесь ни водился -- болтовней от местных жителей не отделаешься.

-- Костер! -- сказал писатель.

Друзья остановились.

-- А если это... как их... лесные эльфы? -- уныло спросил ученый. -- Мы подойдем, они кинут нам пепла в глаза. Пока протрем -- и костер потух, и воспаление слизистой гарантировано.

-- Какие интересные предположения для материалиста, друг, -- засмеялся писатель. -- А что, если это просто разбойники?

Друзья помолчали.

-- Я думаю, мы должны рискнуть, -- со вздохом сказал ученый. -- Без посторонней помощи нам не добраться до принцессы в срок. Если быть точным -- успеть нам поможет только чудо.

-- А чудеса нужно делать своими руками! -- поддержал его писатель. -- Пошли!

-- Приветствуем честную компанию, -- громко сказал писатель. -- Можно к вам на огонек?

Ученый молчал. Он явно не одобрял откровенного наличия у костра сказочных персонажей. И каких! Хоббит, гном... решительно у того, кто отвечает за все это, должен быть дурной вкус.

Ребята у костра тоже не спешили подать голос, разглядывая незваных гостей. Сатир смотрел хитро и весело, синяя дама взглянула только раз и уставилась на пламя костра, остальные же явно не светились гостеприимством.

-- Первый, -- сатир прищурился, оценивая писателя, -- дайте сосчитать... Сила - 8, состояние здоровья... ну, я бы дал от силы 12. Ловкость 13, мудрость не меньше 15. Интеллект... 13. Харизма 13, вполне себе.

-- А второй? -- поинтересовался голос.

-- Сила - 11, здоровье - 12, ловкость - 11, мудрость... скажем, 11. Интеллект не меньше 15. Харизма? Ну, десять...

-- Что же, отпустим их с богом, -- предложил голос. -- Стоит ли брать грех на душу? Все равно такие здесь долго не протянут.

-- Да они сами к костру просятся, -- усмехнулся сатир.

-- Ах, сами... -- в голосе послышались нехорошие нотки. -- Впрочем... какова цель их путешествия?

-- С вашего позволения, сударь... -- начал было писатель, нелепо крутя головой в поисках источника голоса...

Тут из котла среди потоков пара -- вода кипела вовсю -- высунулась разваренная кудрявая голова.

-- В Апельсиновую Рощу они направляются, монсеньор, -- несколько гнусавя, проговорила она. -- На Рыжий Бал.

Ученый схватился за сердце и стал медленно оседать на пол. Писатель успел поддержать его.

-- У этого, -- добавил сатир, указывая на побледневшего ученого, -- только один хит-поинт.

-- По приглашениям, значит? -- поинтересовался голос.

-- Нет. Не поделили кое-что с Хранителем, -- объяснила голова из котла, подперев щеку копытом. -- Спешат.

-- Ну и что же нам с ними делать? -- как будто недоумевал голос.

-- Позвольте помочь им, монсеньор, -- попросила голова.

-- Хироша, -- заботливо сказал родственник муми-троллей, -- полезай в котел. Ты должен хорошо провариться! Вечно ты отвлекаешься на пустяки.

Голова вместе со своим копытом, бегло окинув взглядом писателя и висевшего на нем ученого, скрылась в котле.

-- Я поддерживаю Хирона, -- мелодично произнесла синяя дама. -- Как ни относиться к королеве Неклементине, то, что ей готовит Хранитель, нельзя назвать достойной смертью.

-- Да и вся ее родня, -- добавил гном, -- целая толпа рыжих красоток. Так и позволить одноглазому содрать с них шкуру?

-- Пожалуй, -- усмехнулся голос. -- Хорошо. Возьмите у них карту -- думаю, Гюон отдал им свою, она давно жгла ему карман. Постройте мост отсюда в Апельсиновую рощу. Пусть Аннабель плетет кружева. Чем еще мы можем им поспособствовать?

-- Накормить, -- снова подало голос содержимое котла.

Ученый, взявший было себя в руки, покачнулся снова.

-- Подарить им иллюзию типа "сушеный кумкват", -- хихикнул хоббит. -- Чтобы при случае они могли притвориться...

-- Ну-ну, -- перебил его сатир. -- Хранителя не проведешь.

-- Сделать их неотразимыми для всех женщин? -- предложил гном. -- Пригодится, у Хранителя три Зубастые Горничные...

-- И сотни девушек, томящихся в апельсинах, -- возразила синяя дама по имени Аннабель.

-- Этот дар стал бы для них смертельным, -- неожиданно поддержал ее Черный Всадник.

Несколько позже, когда писатель и ученый мирно грелись у костра, с опаской поглядывая на своих соседей, пили чай с какими-то очень сытными эльфийскими пряниками и чувствовали, как силы к ним возвращаются -- ученый все же не выдержал. Он начал так:

-- Любезные хозяева. Вы обогрели нас, накормили, и даже не убили, хотя, кажется, собирались -- следовательно, мы два или три раза обязаны вам жизнью.

-- Это он к чему? -- спросил хоббит у гнома.

-- Попросить чего-то собирается, -- ответил гном. -- Люди всегда так начинают, у них, если хочешь знать, в языке есть такая грамматическая конструкция. Если он говорит: "ты дал мне тысячу золотых, одолжил своего коня, подарил мне самую прекрасную из твоих наложниц" -- человеческий язык запрещает продолжить это словами "так позволь же преподнести тебе..."

-- А как он разрешает продолжить? -- с интересом подключился к их беседе сатир.

-- "Отдай же мне теперь твою жизнь!" -- объяснил гном. -- По людским понятиям, после этого вы в расчете.

-- У самой красивой из твоих наложниц длинная борода, Дайрен, -- заметил хоббит. -- Я бы тоже, знаешь, после такого подарка...

-- А у твоей возлюбленной шерсть на ногах! -- мгновенно парировал Дайрен.

-- Но я вовсе не это хотел сказать! -- воскликнул ученый. -- И я хотел не попросить, а...

-- Подарить нам самую красивую из твоих наложниц? -- всерьез заинтересовался гном.

-- Этого не могу, -- строго сказал ученый. -- Я хотел не попросить, а спросить.

-- А-а... -- гном разочарованно потер лоб рукой.

-- Кто это варится у вас в котле? И как он при этом может оставаться в живых?

Все подняли глаза на ученого и посмотрели на него с удивлением.

-- Это Хироша. Хирон, -- сказал сатир.

-- С чего вы взяли, что он живой? -- спросил гном.

-- Может, он знал его раньше? -- предположил хоббит.

-- Хирон -- наш боевой товарищ, -- внушительно произнес Черный Всадник. -- Он кентавр древнего рода. К сожалению, очень неуклюжий. Его почти в каждой битве убивают. Мы его воскрешаем обычно, но тут поиздержались, а это все-таки денег стоит. Я немного владею искусством некромантии, -- он как будто смутился, -- я помог ему стать зомби. Хирону понравилось быть зомби, он стал умнее и сильнее, но, к сожалению, он быстро портится... и нам немного мешает запах. Вот мы и решили его замариновать.

-- Вы решили замариновать своего боевого товарища? -- в один голос переспросили ученый и писатель, совершенно растерянные.

-- Только для этого, -- серьезно сказал гном, -- он должен очень хорошо провариться.

Кентавр Хирон высунул из котла свою разваренную морду, подмигнул опешившим друзьям и помахал копытом.